— Черт побери! Старик, где ты шляешься? Пропал на целых пять дней и ни слуху ни духу!
— Да сейчас приеду, не ори. Вы где?
— У училок. Девчонка не хочет открывать дверь, а ее благоверный смылся. Ждем тебя, чтобы либо взломать дверь, либо уломать эту дуру.
— Иду.
— Ты далеко?
— В клинике, у меня только что сын родился.
— Вот здорово, старик! Сын, это же классно! Слушай, обмыть бы надо!
— Успеем… А вообще-то нельзя ли подождать с этой училкой до завтра?
— Ты что, больной? Совсем спятил? Теперь тебе не только о себе надо думать! Теперь у тебя есть сын, а его кормить, поить, одевать, обувать надо. Так что соображай…
Марк нажал на кнопку конца связи и обнаружил, что сам того не сознавая, в какой-то момент принялся укачивать ребенка. Он не испытывал к нему ненависти, нет… мало того, он чувствовал, что все крепче прижимает малыша к себе, а тот, свернувшись клубочком, прижимается к нему. На бирочке, прикрепленной к кушачку малыша, он успел прочесть: Марк Аврелий, — и тотчас же обернулся на звук быстрых шагов и грозный голос шипевшей на него медсестры.
— Что за безобразие! Что вы тут делаете?
— Да вот, пришел посмотреть… этот вроде бы мой…
— Вы что, читать не умеете? Сюда нельзя посторонним!
Как воришка, застигнутый на месте преступления и пойманный с поличным, он позволил ей забрать у него из рук младенца, думая только об одном: как бы поскорее дать деру. Медсестра властным тоном велела ему приходить в часы, предназначенные для посещений. Он бросился вниз по лестнице.
Ага, у него небольшой выигрыш! Он может сыграть одну партию бесплатно… Пустячок, а приятно… Было пять часов вечера, Марк играл на электронном бильярде, играл весь день. Он не пошел к училкам, куда его настойчиво звал напарник, не отвечал на звонки. Он литрами пил кофе и воду, сожрал бесчисленное количество бутербродов, и все время повторял и повторял про себя против своей воли «Марк Аврелий»; эти два слова вертелись у него в мозгу так, как порой крутятся слова или музыка какой-нибудь привязчивой песенки; но он никак не мог избавиться от этого наваждения, хотя и старался чем-то их «перебить». К тому же все-таки о чем-то они ему напоминали, о чем-то очень далеком, смутном…
Он вышел из бара в каком-то странном полукоматозном состоянии. Прямо перед ним находилась мэрия. Над входом развевался государственный флаг. С утра он уже раз двадцать прошел по этой площади. Он видел, как в двери мэрии входили люди: пенсионеры, вдовы, женихи и невесты. Он видел, как они оттуда выходили; он наблюдал за тем, как группа инвалидов, с трудом передвигавшихся на костылях и колясках, возлагала цветы к памятнику горожанам, павшим на фронтах. Он пересек пешеходную зону, выложенную мраморной плиткой, и у него в эту минуту создалось впечатление, что он ступает не по твердой почве, а идет подобно Христу по золотисто-черной воде аки посуху, и впереди его ждет девочка, размахивающая руками. Ему казалось, что он ее видит наяву, хотя и сознавал, что его видения — это бред… Нет, девчонка-то действительно была, только не та, что привиделась ему в тот миг, когда он пытался покончить с собой. Перед ним на карусели каталась девчонка в шерстяной шапочке с зеленым помпоном, в больших очках в черепаховой оправе, она сидела за рулем пожарной машины, воображая, что правит ею и ведет ее по усыпанному звездами голубому небу среди слоников, пароходов, самолетов, танков, страусов, дельфинов. Был среди этих экзотических средств передвижения и еще один «предмет», который Марк назвал про себя Ноевым ковчегом, ощетинившимся радарами и пушками. Чувствуя себя еще оглушенным и ошалевшим от бильярда, Марк подошел поближе и смешался с толпой родителей, он смотрел на крутящийся круг карусели, и перед его взором мелькали кепочки и шапочки, расстегнутые воротники и развевающиеся шарфики, сопливые носы, выбившиеся пряди волос, беззубые улыбки, косички и челки, смеющиеся или перепуганные рожицы, — и все это куда-то неслось, подчиняясь ритму какого-то веселенького мотивчика с испанским «привкусом». Внезапно он почувствовал, что сердце у него сейчас выскочит из груди, потому что он вдруг увидел среди мигающих лампочек маленькую яхточку Нелли, а за ней следовала огромная ржавая черная посудина, на борту которой огромными белыми буквами было выведено ее название: «Марк Аврелий».
Расталкивая людей словно смывающийся с места преступления преступник, Марк опрометью бросился к мэрии и поспел чуть ли не за минуту до закрытия. Он вихрем промчался через холл, взлетел по лестнице, понесся по коридору и ворвался в отдел регистрации новорожденных. Он увидел стол, компьютер с погасшим экраном монитора, большой плакат с изображением разноцветных тропических рыб на стене и служащую, явно ведшую свой род от уроженцев Антильских островов; она как раз надевала пальто. Было без двух минут пять. Он сказал, что пришел признать и зарегистрировать своего сына и что он не уйдет отсюда, пока все документы не будут оформлены как полагается, он законы знает и чтит.
Читать дальше
