Александр Ильянен - Дорога в У.

В Москве я тоже встретил мужей и любовников. Итальянская опера везде как на картине любимой графом. Граф, барон, маркиз. Садизм, мазохизм. Критика постмодерна. Садомазохизм, тоху-бовоху, марксизм-ленинизм.

В Москве я посетил станцию Кропоткинскую в память о князе К. Накануне мы проходили по этому осеннему бульвару с А. Черный памятник в сиянии. Рядом китайские или маньчжурские монстры, собаки или свиньи, швайнхунды из зеленой яшмы. Мы с ней шли как плыли на свидание на Смоленскую с любовником-мужем. Просто любовником. Его простуженное тело, о маленькая гейша с шоколада. Алая обертка, красная куртка, зюс. Танцующий юноша. Приближение и удаление, просвещение языков, театр В. Максимова. Самурай или дама чувств по Арто.

Девушка с осеннего бульвара Москвы, та Аня, словно сестра гейши-гея, я, которому дали денег на белье, предварительно разорив как Рогожина на три бутылки кока-колы в гей-клубе, в тех джунглях, где ангелы и Э.Пиаф.

Это огромный монастырь в стиле Гауди, постмодерн, барокко черное и белое как в Сибири, танцы Кино, борьба в том баре, в том клубе трех обезьян. Нет дыма без огня, черные тела солдат любви. Белая Индия, костры, картины гор, московский музей в арбатских переулках. Тишина.

Униженье через коричневую воду, американскую, хуже ананасной, через поклоненье страданью, в ее глазах, преклониться чтобы возвыситься, приплыть через тьму вод и воздуха к той горе, ее постели. Война языков, три обезьяны. Момент падения, огонь, сизоватый дым, тени. Неописуемый ужас тех страданий, тех тел, падших туда, тени тех стен, безымянность, кроме имен подававших воду и еду. Тропическое дно Москвы.

Возвращение в Петербург на кр. стреле как на белом слоне. На желтой бумаге, оставленной Аней, пишу о евразийской впадине. О тундре, цветках в пыли, индийском кино, французских и русских, иных писательницах, тонких пальцах, пыльце от букв, птицах, воздухе и воде, деньгах из жести. Кризис бумаги денег, ее Сибирь, ее запахи. Без-домные, без-работные. ИНЫЕ.

Армия спасения, без войны. Их глаза, уши, аппетит. На кухне рядом со Смоленской. Их ванна, джипы, желанья. Распад, падение, полет.

Сама себе закон, стихи об аниной войне, военный суд. Кино о женском платье. Одна мечта, сгорающая как тело в платье, ее руки в машине, ее усталость. Дома терпения горят. Страсть, которую одену в платье, дам ей имя. Мечта о несгораемом платье. Сгорает, а тело остается как дом для души. Перед тем, как он пошел мыться, я вызвал его из ванны, тонкий крючок сломался случайно, он вышел сам, в полотенце на бедрах, короткая лекция в прихожей. Кафедра из дуба. Зоя тихо пела как девушка из хора, он стоял босиком и слушал. Когда я закончил лекцию, тихо сказал, не стой на сквозняке.

Такой сквозняк чувств, надрыв, изнеможенье. Впору ломать все стулья. Аня, А. Македонский в своей империи, Наполеон в Москве. Лекция в октябре, Нева в огне, вода в гневе. Хорошо гулять в такую погоду, романс городской. Музы, их тела обнажены и полуобнажены в ожидании, Москва, Смоленский бульвар. Он вышел специально из ванной, чтобы проводить меня, с полотенцем на бедрах, с трогательным изгибом спины и шеи. Не стой на ветру, сказал я, строкой из стихотворения.

Она не приехала проводить меня ночью на вокзал. На Красную стрелу как на Белого слона. Испугалась тьмы, обещания сна. Рассказчица снов как Ш. Провидица, пророчица. Как новое русское кино: едем осенним бульваром ночной Москвой, в огнях иллюминации, дураки и дороги как в сезоне в аду у Рембо.

Война смыслов, код от дома на Осеннем бульваре, толкование слов. Вот целых три ключа, ночь московской мечты, спящий юноша как танцовщица на заднем сиденьи. Конец, рудимент звериного. В комнате я и К. Белой фотографией на потолке. В утренней комнате Ани. То, что поднимает на этажи Москвы. Как будто в башне перед столпотворением, смотрю вниз на огни. Тени геев из трех обезьян, бирки гарсонов с именами, все исчезает, остается небо Москвы как византийский купол.

Верлибр о светло-сером. Восьмое ноября, день смерти Ч. Круглый собор полка, турецкие пушки, огонек сквозь ограду и ветки. Мечта о кладбище, поездка на маяк. Прогулка по другому кладбищу, мечта о музыке и пении, поминальной литургии. Вышло другое пение. Революция, хижины, дворцы и хищники двух полов. Джунгли, африканский тропический лес, тундра, наш лес. Переводчик на голубом покрывале эпохи модерн, во времена постмодерна, запущенных кладбищ. Восстановление церкви, дождя и снега.