Дмитрий Волчек: Кодекс Гибели, написанный Им Самим

Что уж тут думать — пора вводить войска. Пусть прошелестят по пажитям, пролязгают по стогнам. Хорошо размышлять об этом под каменными сводами, под стук метронома, перепрыг дятла, кипение воды. Вот она, первая цель: скользит фишка, лопается сукно, рвется схема. Пора рассказать историю цикуты. Как она вливается в ухо, бросает под откос поезда, сметает постройки, взбивает соленое масло лихорадки. Остановился на пыльной дороге сразу после похорон, братское тело не успело окаменеть. Похотливый фермер навстречу. Даже черный пиджак не помешал наклониться, встать на привычные колени, проглотить. Могли бы и усомниться, но все подтверждают архивы. Сползлись животрепещущие звери, уселись в кружок, подрочили. Школьники, их можно брать голыми руками, лепить из них хуй знает что, даже какого-нибудь аиста. В эти годы все бурлит, только успевай дергать. Ты, тварь, говоришь про концлагерь, про изоляцию, про тех и этих. Знаешь, что с тобой будет. Да мы тебя распотрошим, вот что. Мы тебя будем гнать до самого лукоморья. Мы отдраим тебя наждачной бумагой, мы всадим тебе надфиль в печенку, посыпем канифолью, нашпигуем занозами, отобьем почки волшебной дубинкой. Мы скормим тебя бафомету. Мы пораним тебя осколками, мы сошьем тебе пальцы. Слышишь, тварь. Мы молчали, молчали, молчали, но вот надоело на хуй. Пришла эпоха водолея, стучит ослиной челюстью в бронзовые двери. Тысячи лет не открывались, и вот на тебе. На твоем месте я бы не рисковал, я бы сам плеснул кислоты в бассейн, я бы пискнул в трубу. Грядет последнее сражение, мы уже точим зубы, пришла пора десерта. Ножи и плетки, клинки и пилы. Гады окружили сарай, но в соломе таилась обойма. Покровители подбрасывают конфетти благодеяний, как снежинки на спаленную грудь. Рем! Рем! Мраморные рукава! Число хоронзона! Quasb! Зовем ручных свинопасов, сатанинскую рать! Притаился под ледяной аркой, слушал рокот воды. Прекратите! Раздобыл бритву, на хуй такую жизнь. Искусственные спутники сатурна и все прочее. Шмыг в норку, звякнул щеколдой. Прошло понапрасну, в ожидании правильного минета. Да ты какой-то кольцехвостый, ну тебя на хуй. Прислали журнал: convicted killer, его сумбурные признания. Что сделано, того не воротишь, порвались постромки. Утренняя почта, полуденная почта, ночная почта. Неотложные документы. Привезли дыбу, отстегнули протез. Истязания инвалидов, они уже и так, и этак. Хотите, чтобы только мы корчились? Не выйдет. Потом состоялся подозрительный диалог: «А что ты напрягаешься? — А что ты пристаешь? Я напрягаюсь, потому что ты пристаешь. Видишь, что я напрягаюсь, так зачем же пристаешь». Не ясно, что ли. Сиди себе, пока жив. «Пей свой бурбон, а то отрежем ноги» — вот что они советовали, если быть абсолютно честным. Такая, можно сказать, эпитафия. И это за годы честного труда, а! о! у! ы! Бафомет! Где тот мальчик, который захочет, на каком полустанке. Мы снаряжаем экспедицию, мы натираем пряжки мелом, мы прикручиваем штыки, мы притачиваем облицовку. Туда, где догоны следят за движением сириуса, помешивая волосы в котле. Туда, где котлован наполняется гельвеловой кислотой. Туда, где детские руки расстегивают оловянные пуговицы. Туда, где принц теребит нищего. Туда, где хохочут за павлиньей ширмой. Но вот было настоящее дело. Ваня! Ездил на соленом грузовичке и греха не знал. И однажды ночью. Ты что, зачем это тебе. Я болен (отвечал с. фальшиво). Я тоже только вышел из больницы. Расстегнул штаны, ну давай по-быстрому. Конфуз идентификаций. Вечером веселились, утром похмелье охватывало, как сонный гриб. Проза, которая вам не подходит. Ты гораздо лучше, когда молчишь. Склянка наполнилась ядом, подтянулись змеи. Понимаешь, от этого мне нехорошо. Ты ведь чувствуешь, зачем же тогда? От этого зелья, от его молекул. Огонь в чреслах. Если бы кто-нибудь мог сказать, что я запомню. Объяснить, что лучше этого ничего не будет. Зимняя дорога, ваня, грузовичок. Дядя, перестань. Дядя, перестань. Ты посмотри на себя. Ты посмотри на себя. И после этого, после этого. Нет, не сержусь, конечно. Повесил трубку, пошел к китайцам. Улицы, мусор, консервы. Пейзаж apres. Ломкие ногти. Змеиное яйцо. Ропот и топот. Красная мантия, скипетр, две головы на коленах, две — на груди, три рога на тройной голове. Agios! Хозяин инспектирует башню земли.