Джерри Стал - Вечная полночь

Мельком бросив взгляд на нее, лежащую в устроенной ей же самой коме, я вернулся посмотреть ее кондоминиум. Место ее неудачной попытки. Чтобы там столкнуться с еще одной степенью родительского ужаса. На сей раз я не нашел обломки памяти, приветствующие меня. Там я встретил свидетельство неудавшейся смерти. Это была кровь.

Кровь повсюду. Прежде чем увидеть ее, я ее услышал: ее хлюпанье на ковре под ногами. Словно я ступал по навозу с того самого момента, как вошел. У меня возникло ощущение, что на нее напали. Я последовал за пятнами размером с череп от двери в кухню, из кухни обратно по коридорчику в ее спальню, где кляксы перепачкали ее белое вязаное покрывало, как алый Роршах [4] Тест Роршаха (Rorschach test) — метод тестирования характера, когда тестируемому предлагается ответить, на что похожи чернильные пятна разной формы. .

Зловоние привело меня в ванную, и то, что я там увидел, неистребимо врезалось мне в память. Кровь на зеркале, как показалось моим расшатанным чувствам, складывалась в одно неровное слово НЕТ. Под ним капельки стекли и запеклись. Будто красные и замерзшие слезы.

Я не испытывал ужаса. Только трепет. В неком бездумном порыве я нащупал тюбик с «Кометом», открутил крышку и в абсолютно несвойственной мне манере бросился соскабливать, уничтожать, оттирать все до единого кровавые пятна в ее такой чистенькой квартире.

Я трудился, стоя на коленях, со слезами на глазах, подавив во рту рвотный спазм. Но не мамины страдания я оплакивал. Я никогда не был ни столь развит, ни столь просвещен. То были моя собственная запятнанная и зловонная смерть, бессознательное, засевшее глубоко в сердце знание о том, что мне однажды придется пережить.

К тому времени, как я закончил, ужас, обуявший меня, перерос в некое жуткое пророческое предчувствие. Каким-то невыразимым чувством я понял что-то в мамином безумии, чему я стал свидетелем. И это было лишь предвидением, божественной вспышкой кровавого всплеска и разгула того, что поджидало меня совсем рядом.

Перенеситесь, вперед на четыре месяца или четыре года, неважно, и вы увидите, как я снова на корячках неистово стираю кровь, пролитую мной, протекшую или брызнувшую из шприца. Оглядываясь назад, мне кажется я не одну вечность провел, кидаясь в панике на кровавые лужи на миллионах полов. Но, конечно, кровь невозможно отмыть до конца. Она просачивается глубоко в психику и оседает там, в подземных заводях. Я это знал, но не располагал фактами. Подобно матери, я вскоре создам свой личный ад.

Я вернулся в Лос-Анджелес и съехался с Сандрой. Мне нужно было срочно что-то решать.

Теперь все нормально. Как мне удалось добраться в первую очередь до Лос-Анджелеса? Как я отправился в город взять наркотиков, что закрыло тему, что соблазнило девушку, что дало карьере под задницу, что способствовало привычке, которая привела меня туда, где я сейчас?

Никто не растет в Лос-Анджелесе. Люди туда только приезжают. В моем случае все началось издалека, меня носило из Нью-Йорка в Коламбус, по всему Огайо и только оттуда привело в Лос-Анджелес.

Почему Коламбус? Потому что именно там издавался журнал «Hustler». Именно там я подписал контракт после карьеры, начавшейся с чудиками из «Голоса деревни» и с понтовым призом «Пушкарт» отчалившей к югу прямиком в мир жесткой печатной порнографии.

Умирая в двадцать с небольшим от желания что-то делать, а не просто зарабатывать на жизнь, я соединил потребность в деньгах с болью увидеть свое имя напечатанным, войдя в головокружительный мир журнального порно, или «бутербродов», как его называют среди профи.

Тогда я вел одинокую, приправленную планом и спидом жизнь на четвертом этаже в доме без лифта на 108-й улице. Одна комната и договоренность, что ванная-прямо-по-коридору-совместно-с-пуэрториканскими-педиками.

Обломы происходили со всех сторон, но я не отступал, пока не наткнулся на объявление на последней странице «Голоса Деревни». «Заработайте деньги на эротических текстах, — гласило оно, — набираются учебные группы».

Ну, вряд ли от такого диплома из Коламбуса можно ждать толк. И я пересекся с одним волосатым чуваком постарше меня по имени Адам. (Под «постарше» я имею в виду, что он был лет на пять моложе, чем я сейчас; ему было тридцать четыре.) И отправился посещать по несколько заумных вечеров в неделю для постижения тонкостей «описания гениталий», «изучения читателя» (хотя кому оно надо?), «доведения до высшей точки» и важнейшей «сцены оргазма».