William Burroughs - Джанки. Исповедь неисправимого наркомана

По выражению лица соседа догадался, что заткнулся на полуслове, но вот о чем говорил или собирался говорить, о чем вообще шла речь… Решил, что судя по всему мы говорили о пистолете.

– Вероятно, откуплю его назад.

Я заметил у него в руке опиюшник, который он внимательно рассматривал.

– Думаешь, я на джанки что ли похож? – заявил чувак.

Взглянул на его рожу – исхудалая, с выступающими скулами. Глаза серо-карие, обычные для метисов. На нём был светло-серый костюм и галстук. Рот тонкий, чуть изогнутый по углам. Без сомнения – рот джанки. Есть люди, которые очень похожи на джанки, но не имеют к ним ни малейшего отношения, как и есть персонажи – вылитые педики, а на самом деле, ничего подобного. От таких типов сплошные неприятности.

– Я вызываю полицию, – сказал этот парень, потянувшись к телефону, прикрепленному к стойке.

Я судорожно выхватил у него трубку и грохнул её об стойку так, что она отлетела в сторону. Чувак усмехнулся. Его зубы были покрыты коричневым налетом. Он обернулся, подозвал бармена и показал ему джанк. Выскочив на улицу, я поймал такси.

Смутно помню, что заехал к себе на квартиру за другим оружием – револьвером крупного калибра. Меня просто трясло от ярости, причин которой, задним числом, не могу понять.

Я вышел из такси, прошелся по улице и заглянул в бар. Тот человек стоял, облокотившись о стойку, его серый пиджак плотно обтягивал худую спину и плечи. Он повернул ко мне свою безразличную рожу.

– На выход, – рявкнул я, – и первым.

– Почему, Билл? – спросил он.

– Давай, пошёл.

Взводя на ходу курок, я потянул из-за пояса револьвер и ткнул стволом ему в живот. Левой рукой схватил его за лацкан пиджака и рванул от стойки. Только потом мне пришло в голову, что человек правильно ко мне обратился, да и бармен, вероятно, тоже знал, как меня зовут.

Парень совершенно обмяк, лицо исказилось в едва сдерживаемом страхе. Я заметил, что кто-то приблизился ко мне справа и обернулся вполоборота. Это вместе с барменом подошел полицейский. Вне себя от такого вмешательства, я круто повернулся и наставил на легавого пистолет.

– Кто тебя, продажная тварь, просил встревать не в своё дело? – заорал я по-английски.

Причём обращался далеко не к этому трехмерному копу. Я кричал на абстрактного легавого, чей образ периодически всплывал в моих снах – едва различимый, но безмерно раздражавший, чёрный силуэт, врывавшийся внутрь, как только я собирался вмазаться или отправиться с мальчиком в постель.

Бармен быстро перехватил мою руку и стал выкручивать в сторону от полицейского. Легавый спокойно вытащил свой старый автоматический, сорок пятого калибра, и решительно направил на меня. Сквозь тонкую хлопчатобумажную рубашку я почувствовал холод ствола. Его превосходство было на лицо. Он стоял передо мной с чувством выполненного долга. Я ослабил хватку на пистолете и дал бармену спокойно его забрать. В знак капитуляции и примирения поднял руки вверх.

– Ну хорошо, хорошо, – проговорил я, и добавил, – bueno.

Коп убрал свой сорок пятый. Бармен же, привалившись к стойке, внимательно рассматривал пистолет. Рядом, не издавая ни звука, стоял человек в сером костюме.

– Esta cargado (он заряжен), – многозначительно заметил бармен, глаз не сводя с пушки.

Я было собрался сказать: «Ну да, какой прок в незаряженном пистолете?», – но промолчал. Эта сцена показалась мне настолько нереальной, скучной и бесмысленной, словно я через силу заставил себя влезть в чужой сон; актерская пьяная отсебятина, испортившая замысел режиссера.

И так же я был нереален для остальных – чужак из другой страны. Бармен смотрел на меня как на диковинку. Слегка пожал плечами в презрительном недоумении и сунул пистолет за пояс. В этом помещении не было флюидов ненависти. Может, конечно, они меня и ненавидели, если бы знали получше.

Коп крепко схватил меня за руку и сказал:

– Vamonos, gringo.

Вместе с ним я вышел на улицу. Почувствовав резкую слабость, с неимоверным трудом передвигал ноги. Один раз оступился, но полицейский удержал меня. Я пытался довести до его сведения, что так как у меня нет с собой денег, то придётся одолжить их у «de amigos». В моих мозгах был конкретный ступор. Я мешал английский с испанским, но слово «занять» бесследно исчезло в одном из самых дальних закоулков моего мозга, отрезанного от жизни механическим барьером алкогольной заморозки. Коп удивленно поднял голову. Я было сделал ещё одну попытку преобразовать своё филологическое построение, но тут мой визави внезапно остановился.