Теофиль Готье - Мадемуазель де Мопен

Я не увидел ничего хорошего — разве что нескольких гризеток, но тут пришлось бы комкать скорее полотно, чем шелк, а это занятие не для меня. Откровенно говоря, я полагаю, что человек — а под людьми я подразумеваю также и женщин — самое уродливое создание на свете. Это четвероногое, которое ходит на задних лапах, представляется мне на удивление самонадеянным, когда притязает на роль венца творения. Лев или тигр куда красивее человека, да и многие из этих животных достигают полного расцвета красоты, присущей их видам. С людьми это случается крайне редко. Сколько ублюдков на одного Антиноя! Сколько замарашек на одну Филис!

Я очень боюсь, милый друг, что никогда не приближусь к своему идеалу, а ведь в нем нет ничего необычайного или противного природе. Это не тот идеал, который лелеют школяры-третьеклассники. Я не прошу ни округлостей из слоновой кости, ни мраморных столпов, ни сети лазоревых прожилок; создавая его, я пренебрег лилиями, снегом, розой, агатом, эбеном, кораллом, амброзией, жемчугом, бриллиантами; я оставил в покое звезды небесные и не покусился на солнце. Мой идеал почти мещанский, настолько он прост, и, мне кажется, что, имея мешок-другой пиастров, я нашел бы его в готовом и завершенном виде на первом попавшемся базаре Константинополя или Смирны; вероятно, он обошелся бы мне дешевле, чем конь благородных кровей или породистый пес: и подумать только, что я не заполучу его! — а я чувствую, что не заполучу. Воистину есть от чего рассвирепеть, и во мне вскипает бешеная злоба против судьбы.

Тебе-то хорошо, ты не такой безумец, как я; ты просто живешь, не терзая себя попытками изменить свою жизнь, и принимаешь мир таким, каков он есть. Ты не искал счастья, и оно само тебя нашло; ты любишь и любим. Я тебе не завидую, поверь мне хотя бы в этом, но о твоем благоденствии я думаю с большей печалью, чем следовало бы, и со вздохом признаюсь, что и сам бы хотел благоденствовать так же, как ты.

Быть может, мое счастье прошло совсем рядом, а я, слепец, его не заметил; быть может, оно окликало меня, но моя душевная смута заглушила его голос.

Быть может, я был втайне любим каким-нибудь смиренным сердцем, но не разгадал или разбил его; быть может, я и сам был чьим-нибудь идеалом, полюсом притяжения для какой-нибудь страдающей души, предметом чьих-нибудь грез и дневных дум. Опусти я взгляд себе под ноги, быть может, я углядел бы какую-нибудь прекрасную Магдалину, поникшую кудрями над урной с благовониями. Я шел, воздевая руки к небу и желая ухватить ускользнувшие от меня звезды; я не снисходил до того, чтобы сорвать скромную маргаритку, раскрывшую мне среди росистой травы свое золотое сердце. Я совершил огромную ошибку: я требовал от любви того, что не имеет к ней отношения и чего она не могла мне дать. Я забыл, что Амур, бог любви, всегда нагой, я не постиг смысла этого великолепного символа. Я просил у любви бархатных платьев, перьев, бриллиантов, блистательного ума, учености, поэзии, красоты, юности, высшего могущества — всего, кроме самой любви; любовь может подарить только самое себя, а кто хочет добиться от нее другого, тот недостоин быть любимым.

Несомненно, я слишком поспешил; мой час еще не настал; Всевышний дал мне жизнь и не отберет ее назад, пока я ее не проживу. Зачем дарить поэту лиру без струн, человеку — жизнь без любви? Господь не может допустить такой непоследовательности, и я уверен, когда он сам того пожелает, он поместит на моем пути ту, которую мне должно полюбить и которой должно ответить мне взаимностью. Но почему любовь пришла ко мне прежде, чем возлюбленная?

Почему я страдаю от жажды, не видя источника, который мог бы ее утолить? Почему не дано мне, как птицам в пустыне, полететь в то место, где есть влага? Мир для меня — Сахара без колодцев и финиковых пальм. В моей жизни нет тенистого уголка, где бы я мог укрыться от солнца: я терплю пекло страсти, не наслаждаясь ее несказанным восторгом и упоением; я познал ее муки, но не радости. Я ревную к вымыслу, я теряюсь из-за тени, отбрасываемой тенью; я вздыхаю ни о чем; я маюсь бессонницей, но ее не услаждает обожаемый мною призрак; я проливаю слезы, но ничья рука не осушает их потока; я бросаю на ветер поцелуи, но они ко мне не возвращаются; я напрягаю зрение, тщась разглядеть вдали смутный, обманчивый силуэт; я жду того, что вовсе не должно произойти, и в тревоге считаю часы, как перед свиданием.

Кто бы ты ни была, ангел или исчадие ада, дева или куртизанка, пастушка или принцесса, дитя севера или юга, ты, незнакомая, ты, любимая, — о, не медли дольше, а не то пламя спалит алтарь, и вместо моего сердца ты найдешь только горстку стылого пепла. Низойди из сфер, где ты пребываешь, покинь хрустальные небеса, тень-утешительница, и осени мою душу прохладой своих широких крыл. Приди, женщина, будущая моя возлюбленная, я заключу тебя в кольцо моих рук, так долго искавших тебя в пустоте. Золотые ворота дворца, в котором она обитает, повернитесь на петлях; грубая щеколда ее хижины поднимись; лесные заросли и колючий кустарник, расступитесь на ее пути; чары, хранящие ее башню, и колдовские заклятия, рассейтесь; раздайтесь, людские толпы, и позвольте ей пройти…