Стивен Крейн - Алый знак доблести. Рассказы

Вдруг он остановился как вкопанный. Они ускорили шаги и увидели по его лицу, что наконец он нашел место, которое так искал. Его тонкая фигура выпрямилась, окровавленные руки спокойно лежали на груди. Он терпеливо ждал встречи, ради которой пришел сюда. Он явился на свидание. Они тоже остановились, ожидая.

Наступило молчание.

Грудь обреченного солдата начала медленно вздыматься. Она поднималась и опускалась с таким судорожным, все возрастающим напряжением, точно в ней билось животное, рвущееся на свободу.

При виде этого медленного удушения юноша начал корчиться, а когда его друг выкатил глаза, он увидел в них нечто такое, что, рыдая, повалился на землю. Он вложил всю душу в последний призыв:

— Джим… Джим… Джим…

Долговязый разомкнул губы и заговорил. Он сделал движение рукой.

— Оставь меня, чтоб я… не держи меня… оставь меня, чтоб я…

Он ждал чего-то. Снова наступило молчание.

Внезапно его тело вытянулось и напряглось. По нему пробежала крупная дрожь. Он смотрел в пространство. Двое, глядевшие в жесткие черты этого страшного лица, видели на нем печать глубокого, удивительного достоинства.

Что-то ползучее, что-то непередаваемое медленно обволакивало его. Дрожь в ногах принудила его проплясать чудовищный танец, руки дико рассекали воздух, словно в приступе бесовского ликования. Его долговязая фигура стала еще выше. Раздался такой звук, словно что-то порвалось. Потом тело начало клониться вперед, медленно, не сгибаясь, как падает дерево. Из-за короткой мышечной судороги левое плечо коснулось земли первым. Ударившись о землю, труп слегка подскочил.

— Боже! — вскрикнул оборванный солдат.

Оцепенев, юноша созерцал церемонию на месте назначенной встречи. Лицо его исказилось от страданий, которые он мысленно пережил вместе со своим другом.

Потом он вскочил на ноги и, подойдя ближе, взглянул в бумажно-белое лицо. Рот у мертвеца был открыт, зубы оскалены в усмешке. Полы синего мундира распахнулись, и юноша увидел грудь долговязого: казалось, ее изгрызли волки.

В приступе внезапного исступленного бешенства юноша повернулся к полю боя и погрозил ему кулаком. Он как будто собирался разразиться потоком слов.

— Черт!..

Алое солнце, похожее на сургучную печать, словно приклеилось к небу.

Оборванный солдат стоял задумавшись.

— Ну и ну… — сказал он наконец тоненьким голосом, в котором звучало боязливое восхищение. — Не человек, а дуб могучий. — Он осторожно потрогал носком башмака вялую руку. — Дуб могучий, ничего не скажешь. Не пойму, как у него силищи хватило? В жизни не встречал таких людей. Это ж надо было так смерть встретить! Да, не человек, а дуб могучий.

Юноше хотелось выкричать свое горе. Он был безмерно потрясен, но рот его стал могилой, в которой лежал мертвый язык. Он снова бросился на землю и погрузился в скорбные мысли.

Оборванный солдат снова задумался.

— Слушай, товарищ, — сказал он немного погодя, не отрывая глаз от мертвеца. — Он свое уже отжил, так ведь? Теперь нам самое время позаботиться о себе. Горю слезами не поможешь. Он свое уже отжил, так ведь? И ему здесь хорошо. Никто его не тронет. А я, по правде говоря, сам еле на ногах держусь.

Оборванный сказал это так, что юноша пришел в себя. Вскинув глаза на своего спутника, он увидел, что тот посинел и шатается.

— Боже милостивый! — воскликнул он. — Неужели и ты… Нет, нет!

Оборванный солдат сделал отрицательный жест.

— И не подумаю помирать, — сказал он. — Мне бы сейчас поесть горохового супу и лечь на хорошую кровать. Эх, гороховый суп! — мечтательно произнес он.

Юноша поднялся с земли.

— Не понимаю, как он сюда попал. В последний раз я видел его там. — Он показал где. — И вдруг вижу его здесь. А шел он оттуда. — Он махнул рукой в противоположном направлении. Они смотрели на мертвеца, словно ожидая от него разъяснений.

— Ладно, — заговорил оборванный солдат. — Хватит нам стоять тут без толку да спрашивать у него.

Юноша устало кивнул. Они снова взглянули на труп. Юноша что-то пробормотал.

— Дуб могучий, а не человек, — словно в ответ ему сказал оборванный.

Они отвернулись и зашагали прочь. Шли они медленно, волоча ноги, а мертвец, лежа в траве, продолжал улыбаться.

— Что-то мне невмоготу становится, — опять прервал молчание оборванный. — Что-то мне совсем невмоготу.

— О боже! — простонал юноша. Неужели ему предстоит, корчась от муки, быть свидетелем еще одного сумрачного свидания?