Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 3. Романы

Гордубал останавливается, затаив дух: серна! На другой стороне склона стоит серна, светлая, чуть-чуть желтоватая, как прошлогодняя листва, стоит в папоротнике и прислушивается. Кто там: человек или пень? Я пень, я чурбан, просто темный сук. Только не убегай! Неужели и ты боишься меня, зверюга лесная? Нет, не боится. Щиплет листок за листком да поглядывает, словно коза. Потом блеет — бе-бе — и, топнув копытцами, мчится дальше.

Юрай вдруг чувствует себя счастливым, легко шагается ему в гору, ни о чем не хочется думать. Идет себе и идет, хорошо ему.

— А я видел серну, — скажет он вечером Гафии.

— Где?

— Да где же, как не в горах. В степи, Гафия, серн не бывает.

А вот и… никто не знает, что это такое: развалившийся старый сруб, — что за бревна, хоть колокольню строй! — зарос коровяком, «вороньим глазом», дикими лилиями, чемерицей, папоротником и геранькой. И впрямь диковинное место, словно заколдованное: лес тут на север глядит — лес черный, заросший мхом. Черна и топка здесь земля. Говорят, тут бродит нечистая сила. Грибы растут какие-то белесые, бесцветные, студенистые. И всегда здесь сумрачно и дико. Ни белки не слыхать, ни букашки, один черный лес кругом. Дети боятся ходить сюда, да и мужик войдет — перекрестится. Вот и опушка, — черника по колено, а лишайнику сколько! Колючие кустики ежевики хватают тебя за ноги. Эх, нелегко выпускает лес человека на полонину, надо через кустарник продираться, словно ты кабан. Вдруг — бац, словно выпихнули тебя из лесу, словно лес сам тебя вытолкнул, — и ты на полонине. Слава богу, наконец-то выбрался!

Широка ты, полонина, лишь кое-где поднимаются ели, большие, крепкие, как храм божий.

Хочется шапку снять и поздороваться вслух: «Здравствуйте». Трава гладкая, скользкая, короткая, ступать по ней мягко, как по ковру. Длинная открытая полонина лежит среди лесов. Раскинулось широко над нею небо, словно разлегся добрый молодец — грудь нараспашку, лежит себе да глядит в окна божьих теремов… Ох, как легко дышится!

Юрай Гордубал стал вдруг совсем маленьким, он как муравей бежит по широкой поляне. Куда ты, куда, муравеюшка? А туда, на гору, на самое темечко — пастись вместо с другими черными мурашками. Вон куда я спешу. Широка ты, широка, полонина.

Широка, о господи! Скажешь ты про те красные точки, что это стадо волов? Хорошо господу богу — глядит себе сверху и думает: вот это черное пятнышко — Гордубал, а вон то светлое — Полана. Посмотрим, сойдутся они или придется их подтолкнуть пальцем.

А тут, глядь, со склона что-то черное прямиком к Гордубалу мчится. Несется кувырком по косогору, прямо под ноги. Да кто ты такой? Ах ты черный песик! Что разоряешься, лаешь? Ну, иди, иди, разве похож я на вора? Подойди сюда, ты молодчина, пес. Иду повидать пастуха в горах. Вон уж и стадо слыхать.

— Гей! — кричит Гордубал пастуху.

Большеглазые волы спокойно поглядывают на Гордубала и продолжают пастись, помахивая хвостами. Пастух стоит неподвижно, как куст, и молча смотрит на пришельца.

— Гей! — кричит Юрай. — Это ты, Миша? Ну, слава богу.

Миша глядит и — ни слова.

— Не узнаешь? Я — Гордубал.

— А-а, Гордубал, — говорит Миша, не удивляясь. Чему удивляться?

— Я из Америки вернулся…

— Чего?

— Из Америки.

— А, из Америки.

— Чьих волов пасешь, Миша?

— Чего?

— Чьи волы, говорю?

— А, чьи волы! Из Кривой.

— Так, так, из Кривой. Хорошая животина. А ты как, Миша, здоров? Я пришел тебя повидать.

— Чего?

— Ну, повидать.

Миша — ни слова, только хлопает глазами. Отвыкаешь говорить здесь, в поднебесье. Гордубал ложится на траву, опершись о локоть, и жует стебелек. Здесь другой мир, здесь говорить не полагается, да и не надо. С апреля до сентября пасет стадо Миша, неделями души живой не видит.

— Скажи, Миша, был ты когда-нибудь там, внизу, в степи?

— Чего?

— В степи, говорю, был, Миша?

— А, в степи? Нет. Не бывал.

— А наверху? На Дурном бывал?

— Бывал.

— А за той горой?

— Нет. Не бывал.

— Вот видишь, а я в самой Америке был. Да что проку? Даже жену свою — и ту не понимаю.

— Там, — говорит Миша, — там не такие выгоны.

— Слушай, — спрашивает Юрай, как допытывался, бывало, еще мальчишкой, — что такое там было, где сруб в лесу?

— Чего?

— Сруб, говорю, в лесу.

— А, сруб.

Миша задумчиво попыхивает трубкой.

— Кто его знает. Говорят, разбойники крепость ставили. Да мало ли что болтают…

— А верно, что там нечистый ходит?

— И то!.. — неопределенно отзывается Миша.