Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 6. Рассказы, очерки, сказки

Одна черта в грибниках хуже всего: они приходят в лес, который им не принадлежит, который существует не для них одних, и хозяйничают в нем с тупой ненавистью. Зрелище леса в нынешнем, благословенном для грибов, году — ужасно… Было бы ничуть не удивительно, если бы в обозримом будущем доступ людям в лес был строго-настрого заказан. Что мы знаем о таинственном симбиозе лесных растений, что нам известно о том, как связаны жизнь грибов и жизнь деревьев? Но даже если бы они не были связаны — великий грех лишать лес его гномов-грибов, так же как грешно лишать луга и межи их эльфов-цветов; люди, которые не могут оставить после себя нетронутой поэзию природы, недопустимы в лесу и заслуживают того, чтобы лесники пламенными языками и суковатыми палками изгнали их вон. Видимо, могло бы принести пользу и назидание, прочитанное в школе; а главное, — и это, я бы сказал, вопрос демократического мироощущения, — нужна потребность как можно реже отказывать в праве на жизнь кому бы то ни было, будь это всего лишь добрые духи леса.

1934

Предположим, что где-то среди полей и лесов есть у вас свой шалаш, бунгало, дача или как там это еще называется; а возле него — клочок земли, который вы считаете своим; либо, скажем, ничего такого до сих пор у вас нет, но вы желали бы все это иметь. Тогда знайте, что осенние дни вовсе не та нора, когда хозяин готовится к зимней спячке, а совсем наоборот, это нора, когда в нем начинают яростно бродить садоводческие соки; вот тут-то и принимается он высаживать на своем крохотном участке саженцы всевозможных пород, деревья и деревца, кусты и пирамидки. Весна — пора цветов, в то время как осень — сезон, когда сам садовод становится здоровым дубом и закладывает будущие густые кроны, то есть копает в земле ямки и рассаживает корешки того, что когда-нибудь станет буйным кустом либо вековым деревом; потом он укроет их землей, утопчет ногами, как следует польет — и готово, а теперь дело за природой — пусть покажет, на что она способна.

Да, да, в тени у стены — весенний крыжовник, а у колонки с водой — бузину; спокон веков бузина живет возле деревенских колодцев. Здесь будет полоска сиреневых кустов, и рядом с их голубыми и лиловыми кистями должен изливаться золотой дождь ракитника. Syringa laburnum; да разве уж сами эти названия не звучат перезвоном колоколов, утренним и вечерним? А здесь пусть цветет жасмин — ради того, чтоб насыщать ароматом весенний вечер, и послеполуденное солнце пусть играет на белоснежных цветах трилистника либо таволги; после пронесшейся весенней грозы нет ничего прекраснее красных чашечек диервиллы, и важно, и пышно кивающих из тяжкой, орошенной влагой листвы. Да, все это должно расти именно тут; а еще Rosa rugosa, румяная айва и глог, да, да, ну разве можно было бы жить на свете без глога? Словом, тут следовало бы расти хотя бы самому необходимому.

Но постойте, ведь существует же не только весна; разве нечем украсить дни позднего лета или осени? Так копай же дальше свои ямки, садовод; здесь должны вознести свои красные ягоды кизильник, а барбарис и рябина смогут развесить богатые кисти своих киноварных кораллов; тут загорится осенним багрянцем лаковое дерево, и татарский клен вспыхнет неопалимой купиной. Ну вот, теперь хорошо; правда, и для зимы хорошо бы оставить немножко красок; а раз так — копай дальше, садовод, рой ямки под желтые и коралловые прутики кизила, под зеленые ветви сакулы, а здесь, у ручья, — под пурпурные и золотистые веточки вербы… Вот теперь наконец делать больше нечего; год — короток, и в нем только четыре времени года.

Погоди, а это что за росток? Смотри-ка, это Prunis sachalinensis, сахалинская вишня, — для нее надо подыскать просторное место, ибо этот тоненький прутик станет кустом высотой в тридцать метров. А хилая метелочка — это сакура, которая в один прекрасный день поднимется так высоко, что чуть ли не по небу поплывет розовое облако ее цветов; а вот, смотрите-ка, еще один прутик, из него вырастет черемуха, могучая, словно купол, черемуха из сада нашего детства.

Ну вот, теперь уже все, не правда ли? Слава богу, засажен еще один кусочек земли. Вокруг гудят черные бездонные леса, где-то высоко блестят светлые стволы ясеней, в лучах осеннего солнца золотятся верхушки дубов, тяжелые и грузные, как скалы; но человек, утыкавший землю прутиками, ничего этого не видит; он оглядывает отмеренный ему участок земли, где из мокрой травы торчат несколько тощих и голых, темных прутиков, и шепчет про себя с глубоким и почти благоговейным удовлетворением: «Ну вот, теперь тут уже не так голо!»