Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 6. Рассказы, очерки, сказки

Скромница II котилась три раза в год с неумолимостью закона природы; за два с четвертью года она обогатила мир двадцатью одним котенком всех цветов и рас, за исключением разве что бесхвостой кошки с острова Мэн. Пристроив двадцатого котенка, я окончательно лишился рынков сбыта. Пока я размышлял, что предпринять, где отыскать новый круг знакомых, соседский Рольф перегрыз горло Скромнице II. Мы принесли ее домой и уложили в постель; голова у нее еще дергалась; потом дрожь прекратилась, и из густой шерсти поспешно запрыгали блохи — верный знак кошачьей кончины. Непристроенный двадцать первый котенок остался у нас под именем Скромницы III. Четыре месяца спустя Скромница III принесла пятерых котят; с тех пор она исполняет свою жизненную миссию добросовестно и последовательно с четкими промежутками в пятнадцать недель; только в нынешние жестокие морозы пропустила один срок.

При взгляде на нее вы никогда бы не сказали, что на ее долю выпала такая великая задача; внешне Скромница III выглядит как обыкновенная трехцветная домашняя киса; целыми днями она дремлет на коленях патриарха дома либо в его постели; вообще у нее высоко развито чувство личного комфорта, она сохраняет здоровое недоверие к людям и животным, а если понадобится — сумеет защитить свои интересы зубами и когтями. По прошествии пятнадцать недель она начинает обнаруживать нетерпеливое беспокойство, нервничает у дверей, словно говоря: «Друг, отпусти меня немедля, у меня все изныло». После чего стрелой вылетает в ночную тьму и возвращается только под утро, осунувшаяся, с темными кругами под глазищами. В ту пору с северной стороны, от Ольшанского кладбища, к нам приходит огромный черный кот; с юга, где находятся Вршовице, — одноглазый рыжий забияка; с запада — кот ангорский — с хвостом, словно страусиное перо; с востока — какой-то белый космач с хвостом-бубликом. В центре этого кружка восседает трехцветная беспородная Скромница III и завороженно, с пылающими глазами, внимает их вою, придушенным выкрикам, воплям избиваемых младенцев, реву пьяной матросни, саксофонов, грохоту барабанов и прочих инструментов Великой Кошачьей Симфонии. Да будет вам известно, — чтобы быть котом, нужна не только сила, мужество, но и упорство; бывает, что эти четыре апокалиптических кота целую неделю осаждают Скромницын дом, блокируют вход, проникают через окна в комнаты, оставляя после себя чудовищную вонь. Наконец наступает ночь, когда Скромница III уже не желает выходить на улицу. «Дайте мне поспать, — говорит она, — я хочу забыться, забыться вечным сном. Спать и видеть сны… Ах, я так несчастна!» После чего в назначенный срок принесет пятерых котят. В этом отношении у меня уже есть опыт: их будет пять. Я уже вижу их, дорогих, сладких крошек, вижу, как они снова топают ножками по квартире, стягивают со стола электрические лампы, оставляют лужицы в домашних туфлях, забираются по ногам ко мне на колени (поэтому мои ноги покрыты струпьями, как у Лазаря); я уже предвижу, как найду одного из них в рукаве, когда стану надевать пальто, а свой галстук — под постелью. С детьми — всегда масса забот, это вам подтвердит каждый. Недостаточно их воспитать; нужно обеспечить им будущее.

В редакции я уже всех одарил котятами; ничего не поделаешь, придется менять работу. Я с радостью вступлю в любой союз либо организацию, если там гарантируют устройство хотя бы двадцати одного котенка. Пока я буду носиться по миру, ища сбыта для будущих кошачьих поколений, Скромница III либо Скромница IV будет, поджав под себя лапки, — прясть бессмертную пряжу кошачьей жизни. Будет жить в мечтах о кошачьем мире, о кошачьих толпах, о том, что кошки, как только их будет достаточно много, добьются владычества во вселенной. Ибо это и есть Та Великая Миссия, которую возложил на нее безвинно и безвременно погибший ангорский кот.

Нет, серьезно, вам не нужен котеночек?

Собственно, она уже прошла; в то время как мы, изнеженные кашляющие люди, только еще поджидаем свою весну — весну пенсионеров, влюбленных и поэтов, наши кошки уже отбыли пору своих великих весенних авантюр и возвращаются домой после двух-трехнедельных любовных эскапад, тощие, как щепы, грязные, будто выброшенная на помойку тряпка, и устремляются прямо к своей миске, а потом — в объятия хозяина, ибо там, возле человека, им хорошо, и славно, и безопасно, как нам, грешным, во власти божьей. Они жмурят свои золотые очи и тихо поют: «О Великий Человек, я никогда больше так не поступлю; если бы ты знал, что я пережила! Даже вспоминать не хочу об этом полосатом ничтожестве, об этом грубияне с обгрызенным хвостом, об этом изменнике, об этом дикаре… Ах, наконец-то я снова дома!»