Бенедикт Спиноза - Этика

Этим я достаточно объяснил то, что обещал показать в первом пункте. А чтобы показать, что природа не имеет никакой предначертанной цели и что все конечные причины суть только выдумки людей, для этого нужно немногое. Ибо я думаю, что это уже достаточно ясно как из оснований и причин, которыми я разъяснял происхождение этого предрассудка, так и из пол. 16 и короллариев пол. 32 и, кроме того, из всего, чем я доказывал, что все в природе развивается по вечной необходимости и с высочайшим совершенством. К этому, впрочем, я еще прибавлю, что эта доктрина о целях совершенно извращает природу. Ибо то, что на самом деле есть причина, она считает действием, и наоборот; затем, то, что в природе предшествует, она делает последующим; и наконец, то, что есть высочайшее и совершеннейшее, делает несовершеннейшим. На самом деле (опуская два первых пункта, которые ясны сами собой), как следует из положений 21, 22 и 23, то действие есть совершеннейшее, которое производится Богом непосредственно, и чем более что-либо требует посредствующих причин для своего произведения, тем оно несовершеннее. Но если вещи, которые непосредственно произведены Богом, созданы по той причине, чтобы Бог мог достигнуть своей цели, тогда необходимо, чтобы эти последние вещи, из-за которых произведены те первые, были совершеннейшими из всех. Затем это учение уничтожает совершенство Бога; ибо если Бог действует для цели, то это соответственно значит, что он чего-нибудь желает, чего у него нет. И хотя богословы и метафизики делают различие между целью потребности и целью уподобления, однако признают, что Бог делал все для себя, а не для вещей, которые должны были быть созданы, так как они не могут указать прежде творения, кроме Бога, ничего другого, для чего действовал бы Бог; поэтому они вынуждены признать, что Бог не имел того, для чего он пожелал приготовить средства, и что он стремился к этому, как ясно само собой. Здесь нельзя оставить без внимания и того, что последователи этой доктрины, желавшие показать свой ум в придумывании целей вещей, для того, чтобы доказать свое учение, изобрели новый способ доказательства, а именно – посредством доведения противников не к невозможному, а к незнанию, – что показывает, что для этого учения не было никакого другого средства аргументации. Если, например, с крыши упал камень и убил кого-нибудь, то они этим своим способом будут доказывать, что камень упал для того, чтобы убить человека. Ибо если бы он, по воле Божией, не упал с этой целью, то каким образом могло бы случайно соединиться столько сошедшихся обстоятельств (часто действительно стекается вместе много обстоятельств)? Если ты, быть может, ответишь, что это случилось потому, что дул ветер и человек в то время проходил мимо, то они возразят, а почему же тогда дул ветер и почему же именно человек проходил мимо как раз в то время? Если бы им опять ответить, что ветер поднялся оттого, что море накануне, еще при тихой погоде, уже начинало волноваться и что человек шел по приглашению к своему другу, то они снова спросят – ибо нет конца их вопросам – почему же волновалось море и почему человек был приглашен в это время? И так далее они не перестанут спрашивать о причинах причин до тех пор, пока не дойдут до воли Божьей, т. е. до убежища невежества. Так же точно, видя устройство человеческого тела, они приходят в изумление и из того, что они не понимают причин такого искусного строения, они выводят заключение, что оно сделано не механическим, а божественным или сверхъестественным искусством, и устроено так, чтобы одна часть не вредила другой. Отсюда происходит, что всякий, кто ищет истинных причин этих чудес и старается понять вещи в природе как ученый, а не просто удивляется им как дурак, сплошь да рядом считается еретиком и нечестивцем и провозглашается таковым со стороны тех, которым народ поклоняется как истолкователям природы и богов. Ибо они знают, что по устранении невежества уничтожится и тупое изумление, т. е. единственное, каким они обладают, средство для их аргументации и для поддержания их авторитета. Но я оставляю это и перехожу к тому, что я намерен был сделать в третьем пункте.

После того как люди убедили себя, что все, что ни делается, делается для них же самих, они должны были в каждой вещи считать главным то, что особенно полезно для них, и представлять самым прекрасным то, что действует на них самым приятным образом. Отсюда они должны были составить для себя понятия, при помощи которых объясняли бы природу вещей, каковы именно: добро, зло, порядок, смешение, тепло, холод, красота, безобразие и проч.; а так как они считают себя свободными, то из этого возникли следующие понятия: похвала и порицание, грех и заслуга. Об этих последних я буду говорить ниже, когда уже скажу о человеческой природе; но первые я объясню здесь кратко. Все то, что ведет к здоровью и почитанию Бога, люди назвали добром ; все же, что противоположно этому, – злом. А так как те, которые не понимают природы вещей, ничего не могут утверждать о вещах, но только воображают вещи и воображение принимают за разум, то они твердо верят, что есть порядок в вещах, не зная, однако, природы вещей и своей собственной. Ибо когда вещи расположены так, что то, что представляют нам чувства, легко можно представить в воображении и, следовательно, легко потом вспомнить его, тогда говорится, что вещи расположены в хорошем порядке; если же напротив, то мы говорим, что они дурно расположены или находятся в беспорядке. И так как для нас приятнее других те вещи, которые мы можем легко вообразить, то поэтому люди и предпочитают порядок беспорядку, как если бы порядок существовал в самой природе, а не в нашем только воображении; и они говорят, что Бог создал все в порядке, приписывая таким образом, сами того не сознавая, воображение Богу, если только они не думают, что Бог, заботясь о воображении людей, специально расположил вещи таким образом, чтоб они как нельзя легче могли быть воображаемы. Их ведь не остановит тот факт, что есть многое, что далеко превосходит наше воображение, и еще больше такого, что его спутывает по причине его слабости. Но достаточно об этом. Так точно и другие понятия суть не что иное, как образы воображения, которыми разнообразно поражается способность воображения, и которые, однако, несведущими людьми считаются главными атрибутами вещей на том основании, что, как мы уже сказали, они верят, что все вещи сотворены для них, и потому называют природу какой-нибудь вещи доброй и злой, здоровой или гнилой и испорченной – судя по тому, как она действует на них. Например, если движение, которое сообщается нервам от предметов, представляемых глазами, содействует здоровью, то предметы, которыми оно возбуждается, называются красивыми, в противном же случае безобразными . Те вещи, которые действуют на чувство посредством носа, называют благовонными или зловонными, посредством языка – сладкими или горькими, вкусными и противными и проч.; предметы же, действующие через осязание, называются твердыми или мягкими, шероховатыми или гладкими и т. д. А то, что действует на слух, называют издающим шум, звук или гармонию, и эта последняя до того свела людей с ума, что они думают, будто Бог услаждается гармонией. Есть даже философы, которые убеждены, будто небесные движения производят гармонию. Все это достаточно четко показывает, что каждый судит о вещах по настроенности своего головного мозга или, лучше, полученные воображением впечатления принимает за сами вещи. Поэтому нет ничего удивительного (заметим мимоходом), что между людьми, как мы знаем по опыту, происходило столько споров, из которых, наконец, возник скептицизм. Ибо хотя человеческие тела во многом схожи между собой, однако между ними еще больше несходства, и поэтому что один находит хорошим, то другому кажется плохим; где один видит порядок, там другой находит беспорядок; что одному приятно, то другому неприятно – и так во всем. Но я не буду углубляться в это как потому, что здесь неуместно разбирать этот предмет подробно, так и потому, что все хорошо это знают. Ведь все повторяют фразы: сколько голов, столько умов; у каждого довольно своего ума; не меньше разностей между мозгами, чем между вкусами. Сентенции эти достаточно показывают, что люди судят о вещах по настроенности своего мозга и что они больше воображают вещи, чем понимают их. Ибо если бы о™ понимали вещи, то они (свидетель – математика) всех их убедили бы, по крайней мере, если бы не обнаружили для них привлекательности.