Роальд Даль - Рассказы о привидениях

Глядя на меня все с тем же недоумением, он нахмурился и покачал головой.

«Вряд ли. Я лишь сегодня утром вернулся из деревни».

Вот тогда я всерьез заинтересовался, потому что астральное тело, как утверждают, находится в подсознательной части мозга или души и способно помнить все, что с ним происходило, однако до сознания доходят лишь смутные, обрывочные воспоминания. Во время обеда я часто ловил на себе его по-прежнему удивленные, озадаченные взгляды, и, когда я собрался уходить, он подошел ко мне.

«Когда-нибудь я вспомню, где мы встречались, — заявил он. — Надеюсь, мы встретимся снова. Может, мы виделись… — начал он и замолчал. — Нет, не помню».

Полено, которое Энтони подбросил в огонь, теперь ярко разгорелось, и рвущиеся наверх языки пламени освещали его лицо.

— Не знаю, веришь ли ты в то, что совпадение является делом случая, — продолжал он, — но если да, то тебе следует изменить свою точку зрения. Или, если сразу не сможешь, считай совпадением тот факт, что в тот же самый вечер я снова сел на последний поезд метро, идущий на запад. На этот раз я не был в одиночестве — на платформе станции «Довер-стрит» собралась большая толпа, и, когда из туннеля донесся гул приближавшегося поезда, я заметил сэра Генри Пэйла, стоявшего в стороне от толпы в самом конце платформы, куда вскоре должен был прибыть поезд. Я подумал: «Как странно, что прошлой ночью в это же время я встретил призрака, а сейчас вижу самого человека во плоти», — и направился к нему, намереваясь сказать: «И все-таки сегодня мы встретились в метро…»

И в этот момент произошло нечто ужасное и страшное. Как только поезд показался из туннеля, он прыгнул вниз, и поезд, подмяв его под себя, остановился на платформе.

На мгновение я оцепенел от ужаса. Помню, я закрыл глаза, чтобы не видеть кошмарного зрелища. Но потом до меня дошло, что, хотя это произошло на глазах всех ожидающих на платформе, кроме меня, никто ничего не видел. Выглядывающий из окна машинист не нажал на тормоза, поезд не дернулся, не раздалось ни возгласа, ни крика, и пассажиры спокойно входили в поезд, как будто ничего не случилось. Наверное, я зашатался, меня замутило от увиденного, и какая-то добрая душа обхватила меня за плечи и помогла войти в вагон. Он представился врачом и спросил, в порядке ли я. Я рассказал ему, что мне привиделось, и он заверил меня, что ничего подобного не произошло.

Тогда мне стало ясно, что я оказался свидетелем второго акта этой психической драмы, и все следующее утро обдумывал, как мне следует поступить. Я уже просмотрел утренние газеты и не обнаружил в них никакого упоминания о вчерашнем инциденте, как, впрочем, и ожидал. На самом деле ничего не случилось, но я знал, что должно случиться. С моих глаз спала зыбкая пелена Времени, и я заглянул в будущее. С точки зрения Времени это, безусловно, было будущее, но для меня это событие относилось в равной степени и к прошлому, и к будущему. Оно уже существовало и ожидало лишь своего материального воплощения. Чем больше я об этом думал, тем отчетливее сознавал, что ничего не могу сделать.

— Ты ничего не сделал? — воскликнул я, прерывая его повествование. — Ты должен был принять меры, чтобы предотвратить трагедию.

Он покачал головой.

— Какие именно меры? Пойти к сэру Генри и сказать, что снова встретил его в метро и видел, как он совершил самоубийство? Взгляни на это с другой стороны. Либо то, что я видел, является иллюзией, плодом моего воображения и, следовательно, не имеет никакого значения, либо это реальное событие и по существу уже произошло в действительности… Или же попробуй увидеть нечто среднее между этими утверждениями, хотя это кажется не слишком логичным. Допустим, мысль о самоубийстве по неизвестной мне причине еще не пришла ему в голову. В таком случае, не опасно ли подавать ему подобную идею? Что, если после моего рассказа об увиденном он начнет об этом задумываться? Если же такая мысль его уже посетила, он лишь укрепится в своем решении. Как говорит Браунинг: «Играть с душами людей — рискованное занятие».

— Но никак не вмешаться, не сделать никакой попытки, — настаивал я. — По-моему, это бесчеловечно.

— Как вмешаться? — спросил он. — Какую попытку предпринять?

Чувство человеколюбия громко возмущалось во мне при мысли о бездействии, о том, что мой друг не попытался предотвратить трагедию, но оно, казалось, разбивается о нечто суровое и неумолимое. Сколько я ни ломал себе голову, я не мог не признать, что в его рассуждениях есть здравый смысл. Мне нечего было ответить, и он продолжил свой рассказ.