Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 2. Налегке

Несмотря на нанесенные мне Джоном Б. Уинтерсом в субботу вечером оскорбления и обиду, с которыми я познакомил читателя лишь в самых общих чертах, я настолько не люблю привлекать внимание публики к чужим ошибкам, как бы серьезны они ни были и кто бы их ни совершал, будь то мужчина или женщина — безразлично, если только совершивший их находился под влиянием неподдельной страсти, и учитывая крайнюю степень возбуждения, в которое в данном случае пришел мой обидчик, а также принимая во внимание отсутствие какой бы то ни было публичности в момент совершения им нападения, я бы, по всей вероятности, дал ему время раскаяться в своем проступке, прежде чем предавать его гласности, если бы сам он не сделал этот случай общественным достоянием, дав всему городу повод говорить, будто он меня выпорол ремнем. А раз факт этот сделался повсеместно известным, то я нахожу нужным довести до сведения публики и прочие факты, с ним связанные, иначе молчание мое могло бы кое-кому показаться более чем странным и быть истолковано как доказательство того, что я преследую неблаговидные цели, публикуя данную статью, или что позиция «противника насилия» является для меня всего-навсего удобной ширмой, за которой скрывается малодушие как нравственное, так и физическое. Поэтому я попытаюсь дать яркую и вместе с тем правдивую картину всего происшествия, но воздержусь притом от комментариев, полагая, что наши сотрудники во всяком случае захотят сказать свое слово в следующем номере «Народного трибуна», который выйдет независимо от того, буду ли я к тому времени числиться в живых, или нет, ибо смерть моя, возможно, задержит, но никак не прекратит выход газеты [70].

В субботу утром Джон Б. Уинтерс устно оповестил меня, послав своего человека в голдхиллскую пробирную контору, о том, что желает повидаться со мной в конторе «Осы». Хотя таковое предложение показалось мне несколько дерзким, тем более что там со мной незадолго до этого обошлись довольно бестактно — и как с издателем газеты и как с акционером компании «Оса», — и хотя такая форма более напоминала приказ, нежели любезное приглашение, посылаемое одним джентльменом другому, в надежде, что это свидание даст мне возможность переговорить с Шароном об упорядочении ведения дел на Невадских приисках, я решил не придавать особого значения тому, что, возможно, было не более как проявлением некоторой невоспитанности. Поскольку, однако, едва минуло двое суток с того дня, как меня — вследствие чрезмерной поспешности и недостаточного внимания к фактам — избили, я испытывал известную потребность в осторожности. Кроме того, я был слишком чувствителен, чтобы забыть его пренебрежительный тон со мной в последнее мое посещение его конторы. Поэтому я почел за лучшее взять с собой товарища — человека, с которым он не позволил бы себе грубость и чье присутствие оградило бы меня от оскорблений. Я обратился к одному из соседей с просьбой меня сопровождать.

Хоть я тогда и не знал этого, но, оказывается, еще до того как я обратился со своей просьбой к соседу, последний слышал, как доктор Забриский всенародно рассказывал в кабаке, будто мистер Уинтерс говорил ему о своем намерении меня убить либо выпороть ремнем, — он еще сам якобы окончательно не решил, на котором из вариантов остановиться. Поэтому сосед мой соглашался сопровождать меня туда не прежде, чем сам переговорит с мистером Уинтерсом. Итак, он посетил мистера Уинтерса и вынес из этого визита впечатление, что меня там не ожидают никакие неприятности, причем мистер Уинтерс сообщил ему, что намерен сам посетить мою контору в четыре часа пополудни.

Так как в тот день шериф Каммингс оказался в Голд-Хилле и так как мне хотелось обсудить с ним покушение, которому я подвергался на днях, я пригласил его к себе в контору, куда он и явился. В половине пятого мистера Уинтерса еще не было, и мы оба решили идти по домам. Тут вдруг входит Филип Линч, издатель голдхиллских «Новостей», и говорит весело и как ни в чем не бывало, словно сообщает добрые вести:

— Здрасте. Джон Б. Уинтерс ждет вас к себе.

Я ответил:

— Вот как! Да ведь он передавал, что пожалует ко мне в четыре часа пополудни!

— Э, что там церемонии разводить! Он сейчас у меня в редакции — не все ли равно? Идемте же, Уинтерс хочет поговорить с вами наедине. Он что-то хочет вам сказать.

Хоть мне и не совсем понравилась такая перемена программы, все же, полагая, что в доме у журналиста я вправе считать себя в безопасности и что в случае чего всегда можно крикнуть в окошко, я торопливо и не вдаваясь в частности шепотом поделился своими опасениями с мистером Каммингсом, попросив его держаться поближе к дому — на случай, если мне придется звать на помощь. Он согласился, тем более что поджидал товарищей и обещался прийти по первому моему зову или даже не дожидаясь его, в случае если ему самому почему-либо покажется, что я в нем нуждаюсь.