Франц Верфель - Песнь Бернадетте

<���…> Здесь сама Богородица принимает своих милых гостей <���…> И оттого необычайно весело всякому приехавшему. По-детски весело.

Все приглашаются наслаждаться пиршеством веры, богатством благодати: и верующие, и почти не верующие, и любящие, и почти совсем не любящие, и люди церковные и люди нецерковные, и христиане и нехристиане, только в сердце бессознательно расположенные к Христу».

Удивиться может не только тот, кто читал книгу Золя, — многие знают, сколько фальши, истерии и нетерпимости скапливается вокруг святынь. Я не была в Лурде, а была бы — могла бы не распознать святость сквозь суету, но беспощадный к духу неправды автор «Тайны святых» непременно бы этот дух увидел.

Совсем не просто решить, прав ли он. Прав и Золя, хотя роман его читать неприятно. Как же разобраться? Один литовский францисканец выдумал такую притчу: увидеть абажур, а не только пятна на нем, нельзя, если не видишь светящейся лампы. Почему одни ее видят, другие — нет, объяснимо лишь отчасти. Тут уже действуют доводы сердца, доводы духа. Христианский писатель пишет так, чтобы ее увидели. Честертон, Чарльз Уильямс, Дороти Сэйерс, Клайв С. Льюис действительно как бы светятся. Франц Верфель (в этой книге — уже писатель христианский) показывает нам вроде бы не светящийся мир. Но это и лучше; тема так опасна, соблазны так велики, что Новый Иерусалим из золота и стекла кто-то воспринял бы как торт или игрушку. Игрушка и торт очень хороши, но для тех, кто уже добровольно вернулся в детство. Скептика или агностика такая красота скорее оттолкнет; что там скептик — она отталкивала Грэма Грина.

Если сравнивать словесность с цветом, книга о Бернадетте — серая. Конечно, она сияет, но так, как писал Честертон: «Тем и прекрасен цвет, который называют бесцветным. Он сложен и переменчив, как обыденная жизнь, и так же много в нем обещания и надежды. Всегда кажется, что серый цвет вот-вот перейдет в другой — разгорится алым, загустеет синим, вспыхнет зеленью или золотом». Иногда хочется это ускорить, пересказав повесть о Бернадетте в житийных или сказочных тонах. Но лучше уважить выбор Верфеля, а чтобы поднять сердца вверх, как в начале евхаристического канона, прибавить только одно: фарисеи есть, их много, но они не могут стать закваской. Ею бывают только такие, как Бернадетта. Дальше — уже не для агностиков.

1995

Н. Трауберг

В конце июня 1940 года, после падения Франции, мы, спасаясь бегством, покинули наше тогдашнее местопребывание на юге страны и добрались до Лурда. Мы, то есть моя жена и я, еще надеялись, что успеем в последний момент перебраться через испанскую границу в Португалию. Но, поскольку все до единого консулы отказали нам в выдаче необходимых для этого виз, нам ничего не оставалось, как в ту же ночь, когда немецкие войска заняли пограничный город Андэ, с величайшими трудностями бежать в глубь Франции. Департаменты Пиренеев превратились в сплошной охваченный хаосом военный лагерь. Миллионы участников нового диковинного переселения народов блуждали по дорогам и до отказа заполняли города и деревни: французы, бельгийцы, голландцы, поляки, чехи, австрийцы, немцы, изгнанные из Германии, среди прочих — солдаты разбитых армий. Лишь с величайшим трудом можно было раздобыть скудную пищу и кое-как утолить голод. Кому удавалось заполучить хотя бы стул с мягкой обивкой, чтобы провести на нем ночь, становился объектом зависти. Бесконечными рядами стояли на дорогах автомобили беженцев, набитые домашней утварью, матрацами, кроватями, так как бензина не было вовсе. В По мы услышали от одной местной семьи, что единственное место, где при большом везении еще можно, вероятно, найти убежище, — это Лурд. Поскольку мы находились всего в тридцати километрах от этого знаменитого города, нам посоветовали рискнуть постучаться в его ворота. Мы последовали совету и наконец обрели кров.

Таким образом Провидение привело меня в Лурд, о чудесной истории которого я имел до той поры лишь самое поверхностное представление. Несколько недель мы скрывались в этом городе в Верхних Пиренеях.

Это было страшное время. Но и очень важное для меня, так как я впервые узнал необыкновенную историю девочки Бернадетты Субиру и познакомился с фактами чудесных лурдских исцелений. Однажды, находясь в крайней опасности, я дал обет. Если мне удастся выбраться из этой отчаянной ситуации и достигнуть спасительных берегов Америки — так поклялся я сам себе, — первая работа, за которую я возьмусь, будет песнь Бернадетте, которую я восславлю, насколько это будет в моих силах.