Нина Смирнова - Волчья мечта

Но смотреть было некому. В той казарме, в которой жил Волк, совсем не было женщин и детей, потому что очень близко стояла она у горы и часто были снежные обвалы, которыми хоронило немало людей.

Волк лежал один, потому что живущим вместе с ним выпала по жребию ночная смена. Лежал один, и в минуты сознанья томила темнота больше боли, ползла, обволакивала лавиной черной, тысячи шумящих, глухо вертящихся пятен-глаз подходили близко. Призраки уходили светом надежды-силы.

И вдруг стал выше себя — помогла мысль… Вспомнилось, для чего зашел сюда, вспомнились глаза-цветы. Застонал, собирая с нар зипуны, но одеть не мог; прижал комок к груди и вышел с опаской, полусознанием в душе. Никто не встретил его. Шел.

Зверь или человек?

Золотой расплавленной слезой было сердце, и слезы катились из глаз. Вымучены ли горем были они, или умалить горе хотели.

Страшная напряженность появилась в лице, сознание нужности совершаемого.

Он шел, — и вдруг грянул ветер в ушах. Завыл, испугал больную душу, и слезы обиды покатились по щекам.

И ветер то! За что?..

Обидел, обидел!..

Волк вышел со стана из защиты снежных стен, из безмолвия снеговых орточек-переходов.

За узким корытом дороги на гору из-за снежного пламени не видно было леса.

Покачнулась, побежала фигура, размахивая шибко руками. Торопилась глазами безумными, крыльцами торопилась… И осела вдруг, запутавшись в белом целике. Рыли руки снег, шептали что-то губы…

И вдруг сладкий покой разлился по лицу. Буря ушла, потеряла его. Белый камень вился далеко. Стало тихо, и тишина показалась теплом…

Проплыли сенички с узором воробьиных крылышек по кованному серебру куржака… Качнулись глаза — цветы дивные, и ушли…

Буря вернулась, остервенело тряхнула волосы, рваные рукава поднятых рук…

Где-то поверх застывающего сознанья всплыл слабый ужас.

Но подняться он уже не мог.