Фрэнсис Гарт - В приисковой глуши

Главным образом, Руперт Фильджи относился к нему с некоторого рода покровительством, хотя по временам и сомневался в его здравомыслии, несмотря на обещанное место доверенного клерка, которое он должен был от него получить.

В тот день, как случились события, рассказанные в предыдущей главе, Руперт, возвращаясь из школы, был несколько удивлен, увидя дядю Бена, усевшегося на заборе, около скромной двери жилища Фильджи и, очевидно, его поджидавшего. Медленно слезая с забора при приближении Руперта и Джонни, он несколько мгновений с таинственной и лукавой улыбкой поглядел на Руперта.

— Руп, старина, у вас уже, поди, упакованы ваши вещи?

Краска удовольствия залила прелестное лицо мальчика. Он бросил, однако, беглый взгляд на прицепившегося к нему Джонни.

— Потому что мы рассчитываем выехать в Сакраменто в четыре часа, — продолжал дядя Бен, наслаждаясь скептическим наполовину удивлением Руперта. — Вы поступаете ко мне на службу, так сказать, с этого часа, на жалованье в семьдесят пять долларов в месяц, с квартирой и содержанием, в качестве доверенного клерка, так ведь?

Ямочки на щеках Руперта явственно обозначились в его милом, почти женственном смущении.

— Но, как же папа… — пробормотал он.

— С ним мы уже сладили дело. Он согласен.

— Но?…

Дядя Бен следил за взглядом Руперта, остановившимся на Джонни, который, однако, казался погруженным в созерцание узора на галстухе дяди Бена.

— И это тоже улажено, — сказал он с значительной улыбкой. — За ним будет ходить китаец. Он уже нанят.

— А учитель… м-р Форд… вы ему сообщили об этом? — спросил Руперт, расцветая.

Дядя Бен слегка кашлянул.

— Он тоже согласен, как мне кажется. То есть он почти что согласился на это в общем разговоре со мной, неделю тому назад.

И он задумчиво вытер рот.

Тень подозрения омрачила темные глаза мальчика.

— Не едет ли с нами еще кто-нибудь? — поспешно спросил он.

— На этот раз, нет, — снисходительно отвечал дядя Бен. — Видите ли, Руп, — продолжал он, отводя его в сторону с видом забавно-таинственным, — это дело принадлежит к частной и конфиденциальной переписке нашего дома. Из известий, полученных нами…

— Нами? — перебил Руперт.

— Нами, то есть фирмой , знаете, — продолжал дядя Бен с напыщенной торжественностью, — мы едем — то есть вы, да я, Руп, — мы едем в Сакраменто, для расследования одного обстоятельства; мы должны узнать про одну лэди, замужем она или разведена, и где она живет, и чем занимается, ну, и все такое, и вступить с нею в переговоры, в конфиденциальную, так сказать, беседу; вы войдете к ней в дом, а я буду ждать на улице, пока вы меня кликнете, если понадобится.

Заметив, что Руперт несколько смущен этими странными подробностями, он оставил пока эту тему и, заглянув в портфель, сказал:

— Я сделал список предметов, о которых мы подробнее поговорим дорогой.

И снова рекомендовал Руперту не опоздать в почтовую контору с своим багажом и весело с ним простился.

Когда он исчез, Джонни Фильджи, не говоря ни слова в пояснение, принялся теребить брата, бить его по ногам и по рукам, сопровождая свои удары неясными восклицаниями и в конце концов залился горькими слезами, бросился на землю и заболтал в воздухе ногами. Руперт принимал все эти характерные знаки оскорбленных и отчаянных чувств очень снисходительно, повторяя только:

— Ну, перестань, Джонни, перестань же!

И, наконец, снес его насильно в дом.

Там Джонни объявил, что убьет всякого китайца, который вздумает его раздевать и одевать, и подожжет дом, если брат так низко бросит его, и Руперт вынужден был немножко поплакать над безумствовавшим братишкой.

Но в конце концов Джонни допустил утешить себя апельсином и перочинным ножом с четырьмя лезвиями и развлекся, следя за тем, как укладывалось имущество Руперта. Руперт утешал его тем, что скоро вернется назад и привезет ему золотые часы, и Джонни, ослепленный такой великолепной перспективой, великодушно согласился топить печи и мыть посуду. После нескольких детских замечаний на счет отсутствовавшего родителя, который в это время играл в polier в «Магнолия-Салоне», — замечаний, которые было бы не совсем приятно услышать этому человеку, — он был душой общества, но нерадивым семьянином, — и, пролив еще несколько слез, они, наконец, расстались. И тут вдруг Джонни до того проникся сознанием пустоты жизни и суетой вещей вообще, что решился бежать из дому.

С этой целью он захватил с собой небольшой топорик, краюшку хлеба и весь сахар, который оставался в разбитой сахарнице. Снарядившись таким образом, он отправился сперва в школу, чтобы вытащить из своего пюпитра все принадлежавшие ему вещи. Если учитель там, он скажет, что его прислал Руперт. Если его там нет, он влезет в окно. Солнце уже заходило, когда он достиг до прогалины: и увидел кавалькаду вооруженных людей вокруг строения.