Елена. Бог мой, на кого вы похожи?
Шервинский. Ну, спасибо, Елена Васильевна. Я уж попробовал. Сегодня еду на извозчике, а уж какие-то пролетарии по тротуарам так и шныряют, и один говорит: ишь, украинский барин, погоди до завтра. Завтра мы вас с извозчиков поснимаем. Мерси! У меня глаз опытный. Поздравляю вас. Петлюре крышка. Сегодня ночью красные будут. Стало быть — Советская Республика и тому подобное.
Елена. Чему же вы радуетесь? Можно подумать, что вы сами большевик.
Шервинский. Я не большевик, но если уж на то пошло, и мне предложат выбор — петлюровца или большевика — простите, предпочитаю большевика. Я — сочувствующий. У дворника напрокат взял пальтишко, беспартийное пальтишко.
Елена. Сию минуту извольте снять эту гадость.
Шервинский. Слушаю! (Снимает пальто, шляпу, галоши, очки, остается в великолепном фрачном костюме.) Вот, Лена. Никого дома нет. Как Николка?
Елена. Николка-подлый. Не успел с постели встать, уже улетел вино доставать.
Шервинский. Лена, Лена.
Елена. Пустите. Постойте. Зачем же вы баки сбрили?
Шервинский. Гримироваться удобней.
Елена. Большевиком вам гримироваться удобней. У… Хитрое и малодушное создание. Ну, идите, идите!
Шервинский.Красиво… елка… Лена, пока никого нет… Я приехал объясниться… Можно?
Елена. Объяснитесь.
Шервинский. Лена! Вот все кончилось. Николка выздоровел. Петлюру выгоняют. Я дебютировал… Все хорошо. Больше томиться так невозможно. Он не приедет. Его отрезали. Разведись с ним и выходи за меня. Лена, я не плохой, ей-богу. Я не плохой. Ведь это мучение. Ты одна чахнешь.
Елена. Ты исправишься?
Шервинский. А чего мне, Леночка, исправляться?
Елена. Леонид, я стану вашей женой, если вы изменитесь и, прежде всего — перестанете лгать.
Шервинский. Неужто я такой лгун, Леночка?
Елена. Не лгун вы, а Бог знает, какой-то пустой, как орех. И хвастун. И ведь не глуп и не зол, а между тем… Когда погоны носил — ходил… (Изображает.) Что это такое? Лейб-гвардии… гм…
Шервинский. Мама, мма… кхе… Ей-богу, я так никогда не ходил.
Елена. Молчи! Что такое? У нас в доме никогда никто не лгал, и я не хочу, чтобы это прививалось. Срам! Государя императора в портьере видел… и прослезился… и ничего подобного не было… Эта длинная меццо-сопрано, а оказывается — она просто продавщица в кофейне Самадени.
Шервинский. Леночка! Она очень немного служила, пока без ангажемента была.
Елена. У нее, кажется, был ангажемент.
Шервинский. Лена! Клянусь памятью покойной мамы, а также и папы, у нас ничего не было. Я ведь сирота.
Елена. Мне все равно. Не интересны ваши грязные тайны. Мне важно другое — чтобы ты перестал хвастать и сочинять. Срам! Единственный раз мне рассказывая правду, сказал про портсигар, и то никто не поверил. Доказательства пришлось представлять. Фу… Сирота казанский.
Шервинский. Про портсигар я именно все наврал. Гетман мне его не дарил, не обнимал и не прослезился. Просто он его на столе забыл, а я подобрал.
Елена. Стащил со стола? Боже мой! Этого недоставало. Дайте его сюда! (Отбирает портсигар и прячет.)
Шервинский. Леночка, вы никому не скажете? Слышите!
Елена. Молчи. Счастлив ваш бог, что вы догадались мне об этом сказать. А если б я сама узнала?
Шервинский. А как бы вы узнали?
Елена. Дикарь!
Шервинский. Вовсе нет, Леночка, я, знаете ли, очень изменился. Сам себя не узнаю, честное слово. Катастрофа на меня подействовала, смерть Алеши тоже. Я теперь иной. А материально, ты не беспокойся, Ленушка. Я ведь — ого-го… Вчера на репетиции… я пою… режиссер говорит: «Вы, говорит, Леонид Юрьевич, изумительные надежды подаете. Вам бы, говорит, надо в Большой театр в Москву ехать». Обнял меня и…
Елена. И что?
Шервинский. И ничего… Пошел по коридору.
Елена. Неисправим.
Шервинский. Лена…
Елена. Что ж мы будем делать с Тальбергом?
Шервинский. Развод, развод! Ты адрес его знаешь. Телеграмму ему и письмо о том, что все кончено, кончено.
Елена. Ну хорошо. Тоскливо мне и скучно, одиноко. Хорошо, согласна.
Шервинский. Ты победил, галилеянин. Лена! (Указывая на карточку Тальберга.) Я требую выбросить его вон. Это оскорбление для меня. Я его видеть не могу!
Читать дальше