Мышлаевский. Что ж, вы, конечно, правы в том, что касается Елены Васильевны и всего семейства Турбиных. Виноват, ваше имя-отчество: Ларион Иванович, если не ошибаюсь?
Лариосик. Ларион Ларионович. Но, право, мне бы было очень приятно, если бы вы меня называли попросту — Ларион.
Мышлаевский. Ну что ж. Вот, даст Бог, сойдемся поближе. За фасонами мы особенно не гоняемся.
Лариосик. Я очень счастлив, что попал к Турбиным, может быть, я выражаюсь несколько сентиментально. Я, видите ли, лирик по натуре. Я бы даже выразился — поэт. А многие смеются над поэтами.
Мышлаевский. Да храни Бог! Вы напрасно так поняли мой вопрос. Я против поэтов ничего не имею. Не читаю я, правда, стихов.
Студзинский. И никаких других книг.
Мышлаевский. Не слушайте, капитан сочиняет. Тащите карты. Неправда-с, если угодно знать — «Войну и мир» читал. Вот, действительно, книга. До самого конца читал и с удовольствием. А почему? Потому что писал не хулиган какой-нибудь, а артиллерийский офицер. У меня девятка пик. Вы со мной. Капитан — с Шервинским. Николка, выходи… Да-с… Вот, был писатель, граф Лев Николаевич Толстой. Гвардейской артиллерии поручик. Жаль, что бросил служить. До генерал-лейтенанта дослужился бы совершенно свободно. Впрочем, ему легко было писать, у него имение было. В имении это просто. Зимой делать не черта, вот и пиши себе. Пики.
Шервинский. Пасс.
Николка (подсказывает Лариосику) . Две пики.
Лариосик. Две пики.
Студзинский. Пасс.
Мышлаевский. Пасс.
Шервинский. Две бубны.
Николка (подсказывает Лариосику) . Без козыря два.
Лариосик. Два без козыря.
Студзинский. Пять бубен! Не дам.
Мышлаевский. Не лезьте, дорогой капитан. Малый в пиках.
Шервинский. Ничего не поделаешь, пасс.
Мышлаевский. Купил. (Посылает карты Лариосику.) По карточке попрошу.
Неожиданно глухие звуки граммофона из квартиры Василисы.
Николка. Тсс… погодите.
Всеприслушиваются.
Граммофон. У Василисы гости. В такое время, неслыханная вещь!
Мышлаевский. Да… тип ваш Василиса.
Лариосикраздает по карте.
Что ж вы говорите, что плохо играете? Совершенно правильно! Вас не ругать, а хвалить вот именно нужно! Твой ход, баритон.
Играют. Мышлаевскийвнезапно зловещим голосом.
Какого ж ты лешего мою даму долбанул? Ларион!
Шервинский. Го… го… Вот и без одной!
Студзинский. Запишем семнадцать тысяч.
Лариосик. Я думал, что у Александра Брониславовича король.
Мышлаевский. Как можно это думать, когда ты своими руками у меня купил и мне прислал?! Вот он — он! Как вам это нравится? А?! Он покоя ищет! А без одной сидеть при считанной игре — это покой?!
Студзинский. Постой, может быть, у Шервинского…
Мышлаевский. Что может быть, ничего не может быть!..
Николка. Тише, Витенька, ради Бога.
Елена (выглянув) . Тише, что вы!
Мышлаевский (зловещим шепотом) . Ничего не может быть, кроме ерунды! Нет, батюшка мой, может быть, в Житомире податные инспектора так и делают, но у нас такая игра немыслима!
Студзинский. Он думал…
Мышлаевский. Ничего он не думал! Винт, батенька, не стихи! Тут надо головой вертеть! Да и стихи стихами, но все-таки Пушкин или Надсон, например, никогда бы такой штуки не выкинули — собственную даму по башке лупить!
Лариосик. Я так и знал, мне так не везет…
Звонок. Гробовое молчание. Звонок повторяется.
Мышлаевский. Так-с. Вот так клюква.
Николка. Все может быть. А вернее всего, обыск.
Шервинский. Ах, черт возьми!
Елена (выходя) . Звонок. Витенька, мне, что ль, пойти открыть?
Мышлаевский. Нет-с, Елена Васильевна. Теперь я за швейцара буду. (Вынимает револьвер.) На, Николка. Играй к черному ходу или форточке. В случае, если это петлюровские архангелы, я закашляюсь, тогда выброси. Только, чтоб потом найти. Вещь дорогая.
Николка. Слушаю-с, господин капитан.
Мышлаевский. Итак. Диспозиция. Знаешь, капитан (Студзинскому), ты будешь студент медик. Ступай к больному, скажешь, что дежуришь у него.
Студзинский. Ладно. (Уходит.)
Мышлаевский. Николка, брат — студент. Юнкером никогда не был. Так-с. Ты — певец местной оперы, в гости пришел. Черт возьми, много нас. Ну, да ничего. Я двоюродный брат — кооператор. Ларион — квартирант. Документы у тебя какие?
Читать дальше