Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей

– Да.

– Как он это принял?

– Ничего, спокойно. Но повернуться к нему спиной я бы не рискнул.

– Альфио – вот кто должен был повернуться к вам спиной.

– Что это значит?

– Только то, о чем я догадываюсь. И на чем я могла бы сыграть. Не бойтесь, я ему не скажу. Он мой друг.

– Кажется, я вас понимаю. Вы разжигаете в себе ненависть, чтобы взмахнуть мечом. А меч-то у вас картонный, Марджи.

– Будто мне это не известно! Но я полагаюсь на свое чутье, Ит.

– Ну, поделитесь со мной, что оно вам подсказывает?

– Пожалуйста. Бьюсь об заклад, что десять поколений Хоули будут мордовать вас почем зря, а когда они устанут, вы сами возьметесь стегать себя мокрой веревкой и растравлять раны солью.

– Если это все так, при чем здесь вы?

– Вам понадобится друг, чтобы было перед кем изливаться, а я – единственная, кто пригоден на эту роль. Тайна тяготит, Итен. И вам это не так уж дорого обойдется – какой-нибудь небольшой процент.

– Ну, вот что: я пойду.

– Допейте свой джин.

– Нет, не хочется.

– Не стукнитесь о притолоку, когда станете спускаться, Итен.

На половине лестницы она догнала меня.

– Палку свою вы нарочно оставили?

– Нет, упаси боже!

– Вот она. А я подумала, может быть, это своего рода жертвоприношение?

На улице моросило, а к ночи в дождь жимолость пахнет еще сильнее. Ноги у меня подкашивались, так что нарваловая трость оказалась весьма кстати.

У толстяка Вилли на сиденье автомобиля лежала пачка бумажных полотенец, и он вытирал ими пот с шеи и с лица.

– А я ее знаю! Хотите пари?

– Не хочу проигрывать.

– Слушайте, Ит, тут вас разыскивает какой-то тип в «Крайслере», с шофером.

– Что ему надо?

– Не знаю. Спрашивал, не попадались ли вы мне. Я не проболтался.

– Ждите от меня подарок к Рождеству, Вилли.

– Что у вас такое с ногами, Ит?

– Играл в покер. Пересидел.

– А-а, мурашки? Так если он опять мне встретится, сказать ему, что вы пошли домой?

– Пусть приходит в лавку завтра утром.

– «Крайслер-Империал». Огромный, собака, длиной с товарный вагон.

На тротуаре у «Фок-мачты» стоял Джой – какой-то вялый, размякший.

– А я-то думал, вы укатили в Нью-Йорк за бутылочкой прохладительного.

– Слишком жарко. Духу не хватило. Пойдемте выпьем, Итен. Что-то я совсем раскис.

– Жарко, не хочется, Морфи.

– А пива?

– Пиво меня еще больше горячит.

– Что это за жизнь! Отбарабанил в банке – и податься некуда. И поговорить не с кем.

– Жениться бы вам.

– Тогда уж и вовсе не с кем говорить.

– Может, вы и правы.

– Еще бы не прав. Женатый, да особенно крепко женатый, – самый одинокий человек в мире.

– Откуда вы это знаете?

– А я их вижу. И сейчас на такого смотрю. Возьму несколько бутылок холодного пива и пойду посмотрю, не захочет ли Марджи Янг-Хант поразвлечься со мной. Она поздно ложится.

– По-моему, ее нет в городе, Морфи. Она говорила моей жене, если не ошибаюсь, что хочет побыть в Мэне до тех пор, пока жара не спадет.

– Будь она проклята, эта Марджи! Ну ладно, ее убыток – бармену прибыль. Пойду поведаю ему печальные эпизоды из одной загубленной жизни. Он тоже не будет слушать. Ну, всего, Ит. Идите с господом богом. Так напутствуют в Мексике.

Нарваловая трость постукивала по тротуару, подчеркивая мое недоумение, зачем я солгал Джою. Она не будет болтать. Это испортит ей всю игру. Она хочет все время держать палец на предохранителе гранаты. А почему – не знаю.

Я свернул с Главной улицы на Вязовую и увидел у старинного дома Хоули «Крайслер», похожий не столько на товарный вагон, сколько на катафалк, – черный, но не блестящий, потому что он был весь в дождевых капельках и маслянистых брызгах расплеснутой на шоссе грязи. Свет его фар смягчали матовые стекла.

Наверно, было очень поздно. В спящих домах на Вязовой не светилось ни одно окно. Я весь промок и вдобавок ступил где-то в лужу. Башмаки у меня жирно чавкали при каждом моем шаге.

Сквозь затуманенное ветровое стекло виднелся человек в шоферской фуражке. Я подошел к этой машине-монстру, постучал по стеклу, и оно сразу с электрическим подвыванием поползло вниз. В лицо мне пахнуло ненатуральной свежестью кондиционированного воздуха.

– Я Итен Хоули. Вы меня ищете? – И я увидел зубы – блестящие зубы, выхваченные из сумрака автомобильной кабины нашим уличным фонарем.

Дверца отворилась сама собой, и из «Крайслера» вышел худощавый, хорошо одетый мужчина.

– Я от телевизионной студии «Данскам, Брок и Швин». Мне надо поговорить с вами. – Он посмотрел на шофера. – Только не здесь. К вам можно зайти?