Арчибальд Кронин - Древо Иуды

— Все же это лучше, чем отпустить его навсегда. Мы по-прежнему сможем его доить.

— Llecca ’о culo a chillu viecchio ’nzannaluto? [82] Лизать зад кусачей старухе? (Прим. ред.)

— Правильно, мажь масло лести погуще. — Он подошел к шкафу, достал бутылку и откупорил. — Таких простаков, как он, у меня еще не было.

— Однако держи ухо востро, если она будет рядом.

— Я знаю, что делаю. Мы не должны терять время, пока у него что-то есть. Не успеет он оглянуться, как эта задница заберет у него все.

— Chella fetente va a femi с’ ’о mette ’nterra, [83] Оторвет и закопает. (Прим. ред.) — многозначительно изрекла Елена.

Предсказав полное оскопление своего работодателя, Елена переглянулась с мужем, и оба расхохотались.

Три дня спустя, в среду, в сумеречный час «хамбер-универсал», заляпанный грязью от долгого путешествия, незаметно проехал по деревне Шванзее, осторожно свернул на знакомую аллею из акаций и подкатил к вилле Мори.

— Ну вот и приехали, Фрида, — сняв шоферские перчатки, сообщил он очевидное с торжественной улыбкой и добавил, бросив взгляд на приборную доску, где располагались часы: — Минута в минуту.

Он явно сиял от гордости, что удалось сохранить в тайне их женитьбу; все прошло в точности по плану. Он выбрался из-за руля и, поспешно обойдя автомобиль, помог ей выйти как чрезмерно заботливый супруг. В ту же минуту дверь дома распахнулась и появился Артуро, гостеприимно улыбаясь.

— Все в порядке? — спросил в сторону Мори, пока слуга вынимал чемоданы из багажника.

— Вполне, сэр. Мы заною убрались в гостиной, расставили весь фарфор. На библиотеку и остальные комнаты понадобится больше времени.

— Оно у вас будет. Завтра мы уедем довольно надолго. — Что-то, видимо, его тревожило. — Никто не звонил?

— Нет, сэр.

Невозможно было сдержать невольный вздох облегчения. Он опасался, что в последнюю минуту раздался телефонный звонок и теперь его ждет неприятное сообщение. Но нет, они улетели, не сказав ни слова, в точности как предрекла Фрида, отправились к себе в «Миссию», чтобы делать свое дело, — не его дело, ибо оно никогда не было его делом, — а именно свое, которое благодаря сложности и опасности поглотит их целиком и позволит Кэти быстро все забыть. Как же он ошибался, полагая, что может с пользой связать свое будущее с этой милой набожной девушкой, и в то же время какую мудрость он проявил ради ее и собственных интересов, поняв свою ошибку еще до того, как стало слишком поздно. Отныне больше никакой идеалистической чепухи, никаких попыток достать луну: женившись на зрелой и достойной женщине, он испытывал теплое чувство покоя, сознание, что наконец достиг тихой гавани.

— Быстро неси чай, Артуро, — сказал он, входя за Фридой в гостиную.

Усевшись рядом с ней на честерфильдовский диванчик, он одобрительно осмотрелся. Да, все в порядке, в точности как раньше — слово теперь приобрело определенный исторический смысл, вроде «до н. э.» или «н. э.», обозначая разделение на два периода его жизни, до и после искупления. Картины смотрелись еще более привлекательно, чем прежде, — боже, подумать только, ведь он когда-то предполагал, что сможет без них обойтись, — серебро сияло, фарфор, заново вымытый и расставленный, отражал отблески согревающего душу огня — это потрескивали в камине кедровые поленья.

— Ну разве не gemütlich? — многозначительно улыбнулся он. — Вернуться вместе и провернуть все дело с таким умом.

— Ну конечно, Дэвид. Ты еще убедишься, что мне всегда удаются подобные вещи. — Она коротко кивнула. — Увидишь позже, когда мы обоснуемся в Зеебурге.

Мори собирался ответить, приготовил какой-то комплимент, но тут вошел Артуро и прикатил столик с чайными принадлежностями, поэтому, потерев руки, он сказал:

— Ага, чай. Нальешь, дорогая?

Тем временем Артуро, подвинув столик удобнее, протянул ему серебряный поднос из вестибюля.

— Ваша почта, сэр.

— Как много писем! — воскликнула она, беря в руки серебряный чайник: Георг I, 1702 год. — Сразу видно, какой ты важный человек.

— В основном деловые. — Он пожал плечами, перебирая конверты.

Но одно письмо, видимо, оказалось не деловым. Сердце сжалось, когда он узнал круглый ровный почерк Кэти. Однако, взглянув украдкой на штемпели, он сразу успокоился. Письмо было отправлено семнадцатого, за четыре дня до отъезда, и пришло в Шванзее в понедельник двадцатого, в тот день, когда он уехал в Базель с Фридой. А потому, слава богу, в письме не могло быть ни упреков, ни сожалений. Осторожно скосившись на Фриду, которая все еще разливала чай, он незаметно сунул конверт в боковой карман — прочтет позже, когда останется один.