Рабиндранат Тагор - Стихотворения. Рассказы. Гора

На мир я сегодня смотрю — и вижу твой образ весенний:
В нежной зелени трав — это ты зеленеешь,
В лазури небес — это ты голубеешь.
Не знает никто — и сам я не знаю! —
Что вместе с тобою я песни слагаю;
Твои мелодии в песнях моих,
Ты вдохновляешь мой стих.
Ты — поэт. И живешь ты в сердце поэта,
А не в холодных штрихах портрета.
Тебя на рассвете
Я встретил.
Потом потерял среди мрака ночного.
А потом — в темноте нашел тебя снова.
Увидел, обрел, как незримый рассвет.
Ты — не портрет!
Не портрет!

О любимая, чем же тебя одарю,
Встречая зарю?
Не рассветною ль песней? Но солнце все горячей,
И заря угасает от жгучих его лучей.
Жаркий ветер повеял, колебля
Рдяный венчик ее на дрожащем стебле,
Лепестки осыпаются, ослабев,
Замирает напев.

О подруга, чего же ты ждешь от меня,
Подойдя к моей двери на склоне дня?
Какой подарок тебе вручу?
Не вечернюю ль эту свечу?
Но ее огонек еле-еле мерцает сквозь мглу
В одиноком моем углу.
Ты хотела бы людям сияющий свет нести,
Но чтоб выдержать ветер — где силы ему найти!
Он угаснет в пути.

Что ж тебе подарить?
Может быть, самоцветы, нанизанные на нить?
Но зачем же тебе терпеть мученье тенет,
Ожерелья гнет?
Скоро ль — нет, а настанет мгновение это,
Когда разорвется нить, рассыплются самоцветы,
И ладони твои
Их тяжелой струи
Не сумеют сдержать второпях, —
Мой подарок исчезнет в пыли, обратится в прах.
Не лучше ль, когда, не загадывая ни о чем,
Бродя одиноко в цветущем саду моем,
Затрепещешь ты от душистого дуновенья,
Замрешь на мгновенье,
И этот нечаянный дар живой
Будет навеки твой.
Блуждая в садах, мой прекрасный друг,
Очарованно глядя вокруг,
Ты заметишь вдруг,
Как выскользнет луч из вечерней зари, —
Посмотри на него, посмотри, —
Он коснется мечтаний твоих трепетом тайных чар…
Бери этот дар, мой нечаянный дар,
Бери…

Богатство мое в зарницах, мерцающих нощно и денно.
Оно возникает мгновенно, исчезает мгновенно.
У него названия нет, но запомни его приметы, —
Воздух вдруг запоет, зазвенят на ногах браслеты…
Я и сам не знаю к сокровищнице пути,
Руками ее не взять, словам до нее не дойти.
Так возьми же сама, что сочтешь ты всего желанней,
Всего чудесней, —
Тем дороже подарок, чем он нежданней,
Чем неизвестней,
Как дуновенье благоуханья, —
Цветок иль песня…

О мой Пресветлый!
Когда несметной,
Разгоряченною толпой,
Вздымая пыль клубами за собой,
Проходят нечестивцы мимо
И загрязняют лик прекрасный твой,
Душа скорбит, и боль неисцелима.
В слезах я говорю:
«Прекрасный мой!
Возьми свой жезл и стань судьей!»
Но что я зрю?

Врата суда открыты день и ночь,
Вершится суд всегда, и день и ночь,
Но даже первые лучи рассветов ясных
Не гасят блеска глаз кроваво-красных,
И даже лотосов благоуханье
Не заглушает смрадного дыханья,
А в сумерках, когда отшельник-вечер
Затеплит звезд бесчисленные свечи,
Семь Мудрецов {43} 43 Стр. 106. Семь Мудрецов . — В древних индийских священных книгах говорится о семи великих мудрецах, сыновьях Брахмы, которые стали звездами Большой Медведицы. Возможно, эта легенда навеяна созвучием между словами «ркша» — медведь (санскр.) и «рши» — мудрец-подвижник. взирают с высоты
На буйный бред в пыли бредущих мимо
Твоей непостижимой доброты;
Душа моя скорбит неудержимо!
Прекрасный мой,
В тиши лесной
Твой правый суд, и в птичьем пенье,
В жужжанье пчел и ветра дуновенье,
В цветах и в трепете листвы весенней,
Над берегом, лобзаемым волной.

О мой любимый!
Неукротимы
В безмерной алчности слепой,
Они крадутся за тобой,
На все готовы,
Чтобы похитить светлые покровы
И скрыть под ними сердца пустоту
И вожделений грязных наготу.
Они любовь попрали, истерзали,
Повергли в прах…
Нет сил терпеть, не вынести печали!
И я к тебе взываю, весь в слезах.
Я говорю: «Любимый мой!
Возьми не жезл, а меч и будь судьей!»
Но что я зрю?

Над злобой их ты слезы проливаешь,
Как мать детей, прощаешь,
Грудь подставляешь стрелам их мятежным,
На ненависть любовью отвечаешь,
На ярость — взором нежным.
О мой любимый!
Твой суд незримый
В любви, переборовшей все страданья,
И верности, не знающей сомненья,
И в дружбе, что прошла все испытанья,
В ночах разлуки, полных ожиданья,
И в трепетных рассветах возвращенья,
Омытых кроткими слезами всепрощенья.