Рабиндранат Тагор - Стихотворения. Рассказы. Гора

Глаза Лолиты сияли.

— Я не перенесла бы, если бы ради меня вы совершили поступок, оскорбляющий ваше достоинство. Я хочу, чтобы вы, безо всяких колебаний, оставались тем, кто вы есть.

— Но и вы не должны порывать со своим прежним миром, — сказал Биной. — Для чего существуют на земле различия, если любовь не в состоянии мириться с ними?

Они говорили долго, совершенно забыв о том, что он — индуист, а она — брахмаистка, и сознание духовной человеческой общности согревало их ровным мягким светом, подобным немигающему пламени светильника.

Солнце только что зашло. Окончив молитву, Пореш-бабу в задумчивости сидел на веранде перед своей комнатой.

Неожиданно в дверях показались Лолита и Биной. Низко склонившись перед ним, оба коснулись его ног.

Их появление немного удивило Пореша.

— Пойдемте в дом, — пригласил он, так как на веранде стояло только одно его кресло.

— Нет, нет, не вставайте, — ответил Биной, усаживаясь прямо на пол. Рядом с ним у ног Пореша села и Лолита.

— Мы пришли просить вашего благословения, — сказал молодой человек. — Других обрядов для вступления в жизнь нам не надо. — И когда Пореш-бабу с недоумением посмотрел на него, продолжал: — Я не хочу давать обществу никаких обетов, которые связали бы меня по рукам и ногам. Ваше благословение и будет той скромной церемонией, которая навеки соединит наши жизни истинными узами. Мы благоговейно кладем наши сердца к вашим ногам и знаем, что вместе с вашим благословением получим и счастье, которое господу угодно даровать нам.

— Так, значит, Биной, ты не станешь брахмаистом? — спросил Пореш-бабу после некоторого молчания.

— Нет, — ответил Биной.

— Ты хочешь остаться правоверным индуистом?

— Да.

Пореш-бабу перевел взгляд на Лолиту, и она, догадавшись, о чем он думает, сказала:

— Отец, я считаю, что моя вера — это мое личное дело. Пусть из-за этого у меня будут трудности в жизни, пусть даже неприятности, но я никогда не поверю, чтобы религия могла встать между мной и людьми, которые не сходятся со мной во взглядах и придерживаются других обычаев. Раньше мне казалось, — продолжала девушка, видя, что отец по-прежнему молчит, — что в мире только и существует один «Брахмо Самадж», все, что находилось за его пределами, терялось для меня во мраке. Я считала, что отойти от «Самаджа» — значит отойти от истины. Но теперь я освободилась от этого заблуждения.

Пореш-бабу грустно улыбнулся.

— Я не сумею объяснить тебе, отец, какая огромная перемена произошла во мне. В «Брахмо Самадже» я встречала многих людей, с которыми у меня не было ничего общего, кроме религиозных убеждений. И мне кажется глупым утверждать, что все те, кто состоит со мной вместе в «Самадже», — обязательно близкие мне люди, а всех-всех остальных я должна чуждаться.

— Довольно трудно рассуждать трезво, когда человек взбудоражен мотивами личного порядка, — промолвил Пореш-бабу, погладив по спине свою непокорную дочь. — Общество необходимо для сохранения преемственности поколений, и эта необходимость естественна и закономерна. Подумала ли ты о том, что на твоей общине лежит бремя забот о счастье твоего будущего потомства?

— Но ведь есть еще и индуистская община, — вмешался Биной.

— А если она не возьмет на себя ответственности за вас, если она не признает вас?

Биной вспомнил слова Анондомойи.

— Тогда мы должны будем заставить ее взять на себя эту ответственность. Общество индуистов всегда брало под свою защиту молодые религиозные общины, со временем оно может превратиться в сообщество людей самых разнообразных религиозных направлений.

— Слова одно, а вот когда доходит до дела, все оказывается иным, — возразил Пореш-бабу. — В противном случае неужели кто-нибудь решился бы добровольно оставить свою старую общину? Если общество стремится опутать религиозное чувство человека цепями бессмысленных обрядов и приковать его навечно к одному месту, то получается, что члены его обречены на роль вечных марионеток.

— Но если индуизму свойственна такая узость, — ответил Биной, — наше дело попытаться вывести его из этого состояния. Никто не станет разрушать хороший каменный дом ради того, чтобы впустить в него побольше света и воздуха, если для этого достаточно шире распахнуть двери и окна.

— Отец, — вступила в разговор Лолита, — все, о чем вы говорите, мне не очень понятно. Лично я никогда бы не взяла на себя ответственности в таком деле, как усовершенствование какой бы то ни было религиозной общины. Но со всех сторон меня окружает такая несправедливость, что я просто задыхаюсь, и я не вижу основания, почему я должна молча мириться с этим. Мне не совсем ясно, что я должна делать и чего не должна, но терпеть это я просто не могу.