Эрнест Хемингуэй - Иметь и не иметь

Эдди стал травить, и когда наконец якорь уперся в дно, он укрепил канат. Лодка покачивалась кормой к берегу.

– Дно, знаешь, песчаное, – сказал он.

– Сколько у нас под кормой?

– Не больше пяти футов.

– Бери винчестер, – сказал я. – И смотри в оба.

– Дай глоток, – сказал он. Он здорово раскис. Я дал ему выпить и снял духовое ружье. Я отпер дверь каюты, распахнул ее и сказал:

– Выходите. Никакого движения.

Потом один китаец высунул голову, увидел Эдди с ружьем в руках и нырнул обратно.

– Выходите. Никто вас не тронет, – сказал я. Ничего. Только в каюте забормотали по-китайски.

– Эй, вы там, выходи! – сказал Эдди. Ах ты черт, я сразу понял, что он добрался до бутылки.

– Поставь бутылку на место, – сказал я ему, – не то я вышвырну тебя за борт.

– Выходите, – сказал я им, – не то стрелять буду. Один осторожно выглянул из-за двери, и, должно быть, он увидел берег, потому что у него застучали зубы.

– Выходите, – сказал я, – стрелять буду.

Стали выходить.

Ну, скажу я вам, не знаю, какой надо быть сволочью, чтобы загубить дюжину несчастных китайцев, и готов биться об заклад, это дело не только хлопотливое, но и не легкое.

Они вышли, и они были очень напуганы, и у них не было оружия, но их было двенадцать человек.

Я отошел назад, к корме, держа в руках духовое ружье.

– Лезьте в воду, – сказал я. – Тут выше головы не будет.

Никто не шевельнулся.

– Лезьте.

Никто не шевельнулся.

– Эй вы, крысоеды желтомордые, – сказал Эдди. – Лезь в воду.

– Молчи, пьяная рожа! – сказал я ему.

– Не умей плавай, – сказал один китаец.

– Не надо плавать, – сказал я. – Неглубоко.

– Но-но, живо, лезь в воду, – сказал Эдди.

– Иди сюда, на корму, – сказал я. – Возьми в одну руку ружье, а в другую шест и покажи им, какая тут глубина.

Он показал им, приподняв мокрый шест.

– Не надо плавай? – спросил меня тот же китаец.

– Нет.

– Правда?

– Правда.

– Что это?

– Куба.

– Твоя жулик, – сказал он и, перекинув ноги через борт, сначала повис на руках, потом спрыгнул в воду. Голова его ушла под воду, но он высунул ее снова, и вода доходила ему до подбородка. – Твоя жулик, – сказал он. – Твоя негодна жулик.

Он был взбешен и забыл всякий страх. Он сказал что-то по-китайски, и все остальные стали спрыгивать с кормы в воду.

– Все в порядке, – сказал я Эдди. – Поднимай якорь. Когда мы выходили в море, показалась луна, и мы увидели китайцев, которые шли к берегу по шею в воде, и белеющую отмель, и кустарник за ней.

Мы миновали риф, и я еще раз посмотрел назад, на отмель и горы, которые уже вырисовывались над ней; потом я развернулся и взял курс на Ки-Уэст.

– Ну, теперь можешь лечь спать, – сказал я Эдди. – Нет, постой, спустись вниз и открой все иллюминаторы, чтобы хорошенько проветрить каюту, и принеси мне йоду.

– Что случилось? – спросил он, когда принес склянку.

– Я порезал палец.

– Хочешь, я буду править?

– Ложись спать, – сказал я. – Я тебя разбужу. Он растянулся на койке, вделанной в стенку тут же, над бензиновым баком, и через несколько минут уже спал.

Я придержал штурвал коленом, и расстегнул рубашку, и посмотрел на место, куда меня укусил мистер Синг. Укус был глубокий, и я залил его йодом, и потом я сидел у штурвала и думал о том, может ли от укуса китайца сделаться заражение, и прислушивался к быстрому и плавному ходу и к плеску воды за кормой, и в конце концов решил, да нет, что за черт, не может от этого укуса сделаться заражение. Такой мистер Синг, должно быть, тер свои зубы щеткой по три раза в день. Ай да мистер Синг. Правду сказать, не очень деловой был человек. А может быть, и деловой. Может быть, он просто доверял мне. Честное cлово, я так и не понял, что он за птица.

Теперь, значит, все было очень просто, если не считать Эдди. Пьянчуга непременно будет болтать, как только хватит лишнего. Я сидел у штурвала, и смотрел на Эдди, и думал: черт, ведь в нем и в живом проку не больше, чем в мертвом, а с меня были бы взятки гладки. Когда я увидел его на лодке, я решил, что мне придется с ним покончить, но потом, когда все так хорошо сошло, у меня не хватило духу. А теперь, когда я смотрел на него, как он лежит там, на койке, искушение было велико. Но я подумал, что не стоит портить все дело таким поступком, о котором после пришлось бы жалеть. Потом я стал думать о том, что он не значится в судовом журнале и что мне придется заплатить за него штраф, и я не знал, как быть с ним.

Ну, времени, чтоб обдумать это, у меня было сколько угодно, и я держал прямо вперед и потягивал из бутылки, которую принес Эдди. В ней было немного, и когда я допил ее, я откупорил последнюю, которая еще оставалась у меня, и, честное слово, было очень приятно сидеть у штурвала, и ночь была очень хороша для переправы. В конце концов рейс все-таки вышел удачный, хоть много раз казалось, что он обернется скверно.