Арчибальд Кронин - Цитадель

От возбуждения и неистовой радости он чуть не помешался. Он достиг даже большего, чем рассчитывал. Лихорадочно собирал он данные, суммировал результаты трехлетней работы. Уже за много месяцев перед тем у него было решено не только опубликовать свои исследования, но и взять их темой для диссертации на звание доктора медицины. Когда работа его, переписанная на машинке, вернулась из Кардиффа, красиво переплетенная в бледноголубую обложку, он с восторгом перечел ее. Потом в сопровождении Кристин пошел на почту и отправил ее в Лондон. После этого он впал в беспросветное отчаяние.

Он был измучен, ко всему безучастен. Он сознавал яснее, чем когда-либо, что он вовсе не кабинетный ученый, что самая лучшая, самая ценная часть его работы заключалась в первой фазе клинического исследования. Он вспоминал с острым раскаянием, как часто обрушивался на бедную Кристин. Много дней он ходил унылый, ко всему равнодушный. И все же бывали счастливые мгновения, когда он сознавал, что в конце концов что-то сделал.

Та озабоченность, то странное состояние отрешенности от всего, в котором Эндрью находился с тех пор, как отослал свою работу, помешали ему обратить внимание на расстроенное лицо Кристин, когда он однажды в майский день вернулся домой. Он рассеянно поздоровался с ней, пошел наверх умываться, затем вернулся в столовую пить чай.

Но когда он кончил и закурил папиросу, он вдруг заметил это выражение лица Кристин. И спросил, потянувшись за вечерней газетой:

— Что это ты? В чем дело?

Кристин с минуту внимательно рассматривала свою чайную ложку.

— У нас сегодня побывали гости... вернее — у меня, когда тебя не было дома.

— О! Кто же?

— Депутация от комитета, целых пять человек. Среди них Эд Ченкин, а сопровождал их Перри — знаешь, синайский священник, и какой-то Дэвис.

Напряженное молчание. Эндрью затянулся папиросой и опустил газету, чтобы посмотреть на Кристин.

— А что им было нужно?

Только теперь Кристин ответила на его пытливый взгляд, не скрывая больше своего раздражения и тревоги. Она быстро заговорила:

— Они пришли часа в четыре... спросили тебя. Я им сказала, что тебя нет дома. Тогда Перри сказал, что это не имеет значения, что они все равно войдут. Конечно, я совсем растерялась. Я не поняла, хотят ли они тебя дождаться или нет. Тут Эд Ченкин сказал, что этот дом принадлежит комитету и они как представители комитета имеют право войти и войдут. — Она замолчала и торопливо пересела дух. — Я не сдвинулась с места. Я разозлилась, огорчилась. Но не показала виду и спросила, для чего они хотят войти в дом. Тогда выступил Перри. Он сказал, что и до него и до комитета дошло, и вообще весь город говорит, что ты делаешь какие-то опыты над животными, — они имели наглость назвать это вивисекцией. И поэтому они пришли осмотреть твою рабочую комнату и привели с собой мистера Дэвиса, члена Общества защиты животных.

Эндрью не шевелился и не сводил глаз с лица Кристин.

— Рассказывай дальше, дорогая, — сказал он спокойно.

— Ну, я пыталась их не пустить, но ничего из этого не вышло. Они просто протиснулись мимо меня, все семеро, в переднюю, а оттуда — в лабораторию. Когда они увидели морских свинок, Перри завопил: «О бедные бессловесные твари!» А Ченкин указал на пятно на полу — там, где я уронила бутылку с фуксином, помнишь? — и закричал: «Посмотрите-ка сюда! Кровь!» Они все перешарили, осмотрели наши прекрасные срезы, микротом [25] Инструмент для приготовления тонких срезов для микроскопа. , все решительно. Потом Перри сказал: «Я не оставлю здесь этих бедных животных, чтобы их подвергали мучениям. Я предпочту избавить их разом от страданий». Он схватил мешок, принесенный Дэвисом, и запихал туда всех свинок. Я пыталась ему объяснить, что никаких мучений, вивисекции и тому подобной ерунды и в помине не было. И что во всяком случае эти пять морских свинок вовсе не для опытов, что мы их собирались подарить детям Боленда и маленькой Агнес Ивенс. Но они не хотели меня слушать. Забрали свинок и ушли.

Эндрью густо покраснел. Он выпрямился на стуле.

— Никогда в жизни не слыхивал о такой гнусной наглости! Безобразие, что тебе пришлось терпеть это, Крис. Но они у меня поплатятся!

Он с минуту размышлял, потом бросился в переднюю к телефону. Сорвал трубку с рычага.

— Алло! — сказал он сердито, потом голос его слегка изменился — у телефона оказался Оуэн.

— Да, это Мэнсон говорит. Послушайте, Оуэн...