Арчибальд Кронин - Цитадель

В таком настроении сидел он однажды вечером в конце апреля в своей амбулатории. Было уже около девяти, и он собирался закрывать амбулаторию, когда вошла молодая женщина. Она неуверенно посмотрела на него:

— Я не знала, куда идти — сюда или с парадного хода.

— Это все равно, — кисло усмехнулся Эндрью. — Только те, кто приходят сюда, платят половину. Присядьте. В чем дело?

— Я ничего не имею против того, чтобы уплатить полностью. — Она подошла с забавной серьезностью и села на стул. Это была женщина лет двадцати восьми (как мысленно определил Эндрью), в темнозеленом платье, топорная, с кривыми ногами и широким, некрасивым, серьезным лицом. При взгляде на нее являлась инстинктивная мысль: за этой никаких глупостей не водится!

Эндрью сказал, смягчившись:

— Не будем говорить о плате. Расскажите мне, на что вы жалуетесь.

— Видите ли, доктор, — она, видимо, хотела все же сначала отрекомендоваться. — Мне посоветовала к вам обратиться миссис Смис — знаете, у которой закусочная. Мы с ней старые знакомые. Я служу у Лорье, совсем близко отсюда. Моя фамилия Крэмб. Должна вам сказать, что я побывала уже у очень многих докторов. — Она сняла перчатки. — Это из-за моих рук.

Он посмотрел на ее руки, ладони которых были покрыты красноватой сыпью, похожей на псориаз. Но это был не псориаз, — края были не извилистые, а ровные. Неожиданно заинтересованный, Эндрью взял увеличительное стекло и стал внимательнее рассматривать ее ладонь. А женщина продолжала говорить серьезным, убеждающим тоном:

— И сказать вам не могу, как это мне мешает в моей работе. Я бы Бог знает что дала, чтобы от этого избавиться. Каких только мазей я уже не перепробовала! Но ни одна ничуть мне не помогла.

— Нет, и не могла помочь. — Он отложил лупу, испытывая удовольствие врача, который ставит трудный, но несомненный для него диагноз. — Это несколько необычное состояние кожи, мисс Крэмб. И бесполезно лечить его мазями. Причина тут — в вашей крови, и единственное средство от этого избавиться — соблюдать диету.

— И никаких лекарств не надо? — Ее серьезное лицо выразило сомнение. — Ни один врач мне еще этого не говорил.

— А я вам это говорю. — Он засмеялся и, вырвав листок из блокнота, записал ей подробно, какую диету ей следует соблюдать, какие блюда ей абсолютно запрещены.

Она приняла бумажку как-то нерешительно.

— Что ж... я, конечно, попробую, доктор. Я все, что угодно, готова испробовать.

Она добросовестно расплатилась с ним, постояла, словно все еще мучимая сомнением, потом вышла. И Эндрью немедленно забыл о ней.

Десять дней спустя она пришла снова, на этот раз с парадного хода, и вошла в кабинет с таким выражением плохо скрытого восторга, что Эндрью едва удержался от улыбки.

— Хотите посмотреть мои руки, доктор?

— Да. — Теперь он-таки улыбнулся. — Надеюсь, вы не жалеете, что соблюдали диету?

— Жалею! — Она протянула к нему руки в страстном порыве благодарности. — Взгляните! Я совсем вылечилась. Ни единого пятнышка. Вы не знаете, как это для меня важно... я и выразить вам этого не могу... Какой вы ученый!

— Полноте, полноте, — возразил Эндрью легким тоном. — Человеку моей профессии полагается знать эти вещи. Идите себе домой и не беспокойтесь больше. Только не ешьте той пищи, которую я вам запретил, и никогда у вас на руках больше не будет сыпи.

Она поднялась.

— А теперь позвольте вам уплатить, доктор.

— Вы мне уже уплатили, — возразил он, испытывая легкое эстетическое удовольствие от созерцания собственного благородства. Он очень охотно принял бы от нее еще три с половиной или даже семь шиллингов, по искушение завершить это торжество своего искусства красивым жестом было непобедимо.

— Но, доктор... — Она неохотно позволила ему проводить себя до дверей, здесь остановилась и сказала на прощанье, все с той же серьезностью: — Может быть, я смогу чем-нибудь другим отблагодарить вас.

Эндрью поглядел в поднятое к нему лунообразное лицо, и у него на миг мелькнула непристойная мысль. Но он только кивнул головой, закрыл за женщиной дверь и опять забыл о ней. Он был утомлен, уже отчасти сожалел, что отказался от денег, и во всяком случае меньше всего склонен был предполагать, что какая-то продавщица может быть ему полезна. Но он не знал мисс Крэмб. Кроме того, он совершенно упустил из виду одну возможность, о которой говорит Эзоп, а ему, как плохому философу, следовало бы это помнить.

«Молодежь» у Лорье называла Марту Крэмб «Хавбек» [33] Футбольный термин. Так называются игроки, стоящие непосредственно за первым рядом. . Грубоватая, некрасивая, неженственная до того, что казалась каким-то бесполым существом, она как будто совсем не подходила для роли старшей продавщицы этого единственного в своем роде магазина, бойко торговавшего нарядными платьями, роскошным бельем и мехами настолько дорогими, что цены их исчислялись сотнями фунтов. Но Марта была замечательной продавщицей, чрезвычайно уважаемой покупателями. Фирма Лорье, гордая своей славой, ввела у себя в магазине особую систему: каждая «старшая» создавала себе свой собственный круг «клиенток», небольшую группу постоянных заказчиц, которых она одна обслуживала, изучив их вкусы, «одевала», «откладывала» для них часть поступающих новых моделей. Между «старшей» и ее клиентками создавалась уже некоторая близость, часто на протяжении многих лет, и для этой роли Марта со своей честностью и серьезностью подходила как нельзя лучше.