Арчибальд Кронин - Цитадель

Он глубоко перевел дух, стараясь сохранить спокойствие. Вот до чего, значит, дошло! Он сказал:

— Хорошо, я вам проколю уши.

Сделал это тщательно, стерилизовав иглу, обмыл мочки хлористым этилом и даже собственноручно вдел ей сережки.

— О доктор, как хорошо! — Она посмотрелась в зеркало своей сумочки. — И ничуть не было больно. Мой друг будет доволен. Сколько, доктор?..

Для «хороших» пациентов доктора Фоя (хотя они пока были только в проекте) плата составляла семь с половиной шиллингов. Эндрью назвал эту сумму.

Женщина достала из сумочки десятишиллинговую бумажку. Новый доктор ей понравился, она нашла, что он любезный, благовоспитанный и очень красивый мужчина. Принимая от него сдачу, она подумала еще, что у него голодный вид.

Когда она ушла, Эндрью не стал бесноваться, как бесновался бы раньше, негодовать на то, что ему приходится проституировать свою профессию, унизившись до такого мелочного, ничтожного дела. Теперь он испытывал лишь какое-то новое для него смирение. Сжимая в руке смятую кредитку, он подошел к окну и следил, как посетительница уходила, покачивая бедрами, размахивая сумочкой и гордо выставляя напоказ новые серьги.

В этой суровой борьбе за существование Эндрью изголодался по общению с людьми своей профессии. Он был на собрании местного медицинского общества, но большого удовольствия это ему не доставило. Денни все еще был за границей, Тампико пришлось ему по вкусу, и он остался там, взяв место врача нефтепромышленной фирмы «Новый век». Так что пока он для Эндрью был потерян. Гоуп же находился в командировке в Кемберленде, где (как он выразился в присланной им грубо раскрашенной открытке) считал кровяные шарики по поручению «Утехи маньяков».

Много раз Эндрью испытывал желание встретиться с Фредди Хемсоном, и часто доходило уже до того, что он брался за телефонную книжку, но всякий раз его удерживало сознание, что он по-прежнему неудачник (или, как он выражался про себя, «не устроен как следует»). Фредди жил все там же, на улице Королевы Анны, но уже в другом доме. Эндрью чаще и чаще ловил себя на мыслях о том, как живет Фредди, вспоминал старые приключения студенческих лет и, наконец, вдруг почувствовал, что искушение слишком сильно. Он позвонил Хемсону.

— Ты, верно, совсем обо мне забыл, — ворчливо сказал он в телефонную трубку, наполовину готовый к тому, что его сейчас отчитают. — Это говорит Мэнсон, Эндрью Мэнсон. Я практикую в Педдингтоне.

— Мэнсон! Забыть о тебе! Ах ты, старая лошадь! — Фредди у другого конца провода был в явно лирическом настроении. — Боже мой, дружище, почему ты мне все время не звонил?

— Видишь ли... просто мы все устраивались. — Эндрью улыбнулся в трубку, согретый дружескими излияниями Фредди. — А до того, когда я служил в комитете, мы носились по всей Англии. Я ведь женат, ты знаешь?

— И я тоже. Послушай, старина, нам нужно с тобой опять встретиться! И поскорее! Нет, просто не верится... ты здесь, в Лондоне! Чудесно! Где моя записная книжка?.. Послушай, ну вот, хотя бы в следующий четверг вы можете прийти к нам обедать? Да? Ну, великолепно! Значит, пока до свиданья, я скажу жене, чтобы она написала твоей пару строк.

Кристин не выразила никакого энтузиазма, когда он сообщил ей о приглашении.

— Иди ты один, Эндрью, — предложила она, помолчав.

— Глупости! Фредди хочет, чтобы ты познакомилась с его женой. Я знаю, он тебе не очень нравится, но там будут и другие, — наверное, врачи. Наши дела могут принять новый оборот, дорогая. Потом мы давно не развлекались... Он сказал «в черном галстуке»... Вот хорошо, что я купил тогда смокинг для обеда на Ньюкаслском руднике! Но как же ты, Крис? Тебе бы нужно какое-нибудь выходное платье.

— Мне бы нужно новую газовую плиту, — ответила Кристин немного сердито. Последние недели сильно сказались на ней. Она утратила часть той свежести, которая всегда составляла ее главное очарование. И порой, как, например, в эту минуту, в ее отрывистых репликах звучало изнеможение.

Но в четверг вечером, когда они отправились на улицу Королевы Анны, Эндрью не мог не признать, что она была удивительно мила в белом платье, купленном когда-то по случаю того же званого обеда в Ньюкасле, но слегка переделанном, так что оно выглядело новее и наряднее. Причесана она была тоже по-новому: черные волосы гладко обрамляли бледный лоб. Эндрью заметил все это, пока она завязывала ему галстук, хотел ей сказать, как она мила сегодня, но забыл, испугавшись вдруг, что они опоздают.