Синклер Льюис - Том 3. Эроусмит

Она играла с ним в теннис на корте, устроенном на крыше ее особняка; посвятила его в тонкости бриджа, в котором он благодаря своей сосредоточенности и памяти вскоре превзошел ее и которым до странности увлекся; она его убедила, что его стройные ноги будут очень эффектны в штанах для гольфа.

Однажды, в осенний ясный вечер, он зашел к ней, чтобы поехать куда-нибудь пообедать. Его ждало такси.

— Почему же мы сегодня изменяем метро? — сказала Джойс.

Они стояли в подъезде ее особняка, на одной из несообразно дорогих и совершенно неромантических улиц, выходящих на Пятую авеню.

— О, я, как и вы, терпеть не могу проклятое метро! Чужие локти, упершиеся в мой живот, ничуть не помогают мне обдумывать опыты. Думаю, что, когда мы поженимся, я с удовольствием буду ездить в вашем лимузине.

— Это надо понять как предложение? Я совсем не уверена, что собираюсь выйти за вас замуж. Нет, решительно не собираюсь. У вас нет вкуса к приятной жизни.

Они повенчались в январе, в церкви святого Георгия, и Мартин почти столько же страдал от цветов, от епископа, от родственников со скрипучими голосами и от цилиндра, который Джойс велела ему надеть, как страдал он, когда Риплтон Холаберд пожал ему руку, всем своим видом говоря: «Наконец-то, дружок, вы вышли из варварского состояния и приобщились к нашему кругу».

Мартин попросил Терри быть его шафером. Терри отказался и заявил, что и на свадьбу-то придет через силу. Шафером был доктор Уильям Смит, подстригший ради такого случая бороду и надевший удручающего вида визитку и цилиндр, купленные в Лондоне одиннадцать лет тому назад. Но Мартина с его шафером тут же сдали на попечение двоюродному брату Джойс, который не преминул припасти лишние носовые платки и знал, когда начнется свадебный марш. Он полагал, что жених имеет дипломы Гротона и Гарварда, и когда узнал, что Мартин окончил только Уиннемакский университет, стал поглядывать на него с подозрением.

В каюте парохода Джойс сказала:

— Дорогой, ты держался молодцом! Я не знала, какой остолоп мой двоюродный братец. Поцелуй меня!

С этого часа… за исключением страшной секунды, когда между ними проплыла Леора с сомкнутыми веками, с руками, скрещенными на белой холодной груди… они были счастливы и нашли друг в друге много нового и неизведанного.

Три месяца они ездили по Европе.

Джойс в первый же день сказала:

— Давай разделаемся сразу с этим глупым вопросом о деньгах. Мне думается, ты самый не меркантильный человек на свете. Я положила на твое имя десять тысяч долларов в Лондоне… да-да, и пятьдесят тысяч в Нью-Йорке. Если тебе захочется чем-нибудь меня побаловать, прошу тебя, — ты меня этим очень порадуешь, — бери с этих счетов. Нет! Постой! Неужели ты не видишь, как я удобно и прилично хочу все это уладить? Ты же не захочешь обидеть меня ради своего самолюбия?

Им, как видно, было в самом деле необходимо погостить у принчипессы дель Ольтраджо (в девичестве мисс Льюси Дими Бесси из Дейтона), у мадам де Басе Лож (мисс Браун из Сан-Франциско) и у графини и'Марасион (в прошлом — миссис Артур Снейп из Олбани, а еще раньше… всего не упомнишь), но зато Джойс побывала вместе с Мартином в прославленных лабораториях Лондона, Парижа, Копенгагена. Было лестно наблюдать, как принимают ее мужа лауреаты Нобелевской премии, видеть, что они о нем наслышаны и горят желанием поспорить с ним о фаге и познакомить его со своей многолетней работой. Иные из них были, по ее мнению, слишком суетливы и неловки. Ее муж красивей любого из них, и при некотором терпении с ее стороны он у нее научится мастерски играть в поло и носить костюм, и вести светский разговор… не бросая, конечно, своей науки… Жаль, что он не может получить титул, как двое или трое из представленных им английских ученых. Но почетные степени есть и в Америке…

Пока она открывала и переваривала Науку, Мартин открывал Женщину.

Зная до сих пор только Маделину Фокс и Орхидею Пиккербо, которые были просто милыми американскими девицами, нескольких быстро позабытых ночных фей и Леору, которая в своей беспечности, в своем безразличии к нарядам и репутации не была ни женщиной, ни женой, а только самой собою, Мартин не имел понятия о том, что такое женщина. Он считал в порядке вещей, чтоб Леора его ждала, подчинялась его желаниям, понимала без слов все то лестное, что он хотел сказать ей и не говорил. Он был избалован, и Джойс, не сробев, указала ему на это.

Она была не из тех, кто мог бы сидеть и бессловесно улыбаться, пока ее муж и его собратья-ученые наводят в мире порядок. Спотыкаясь, Мартин пришел к выводу, что даже вне их спальни должен помнить о флюктуациях и переменных своей жены как Женщины, а порой и как Богатой Женщины.