Синклер Льюис: Том 5. Энн Виккерс

Во всем этом великолепном наряде странным казалось только одно: сын сапожника был обут в простые черные башмаки, а не в лакированные бальные туфли, в каких щеголяли некоторые аристократы.

Когда Энн и Адольф с вызывающим видом поднялись на веранду, только что окончилась кадриль и начинался тустеп. Ах, эта взмывающая ввысь, пронизанная лунным светом волшебная романтическая мелодия:

В объятиях Адольфа серьезность Энн мгновенно улетучилась. Вся ее сила как бы слилась с его силой, и легкая, словно мыльный пузырь, словно бабочка или ласточка, она порхала и кружила по веранде. Она забыла своих элегантных соперниц: танцуя, ей даже не нужно было о них думать. Адольф вел ее с необыкновенной уверенностью. Они танцевали весьма благонравно, на расстоянии восьми дюймов друг от друга, но милая, сильная, нервная рука Адольфа лежала на спине у Энн, пронизывая ее электрическим током.

Потом музыка смолкла, и, словно свалившись с неба на землю, Энн растерянно остановилась посреди веранды, слушая, как миссис Эванс своим звучным, хорошо поставленным голосом доброй христианки возвестила: «А теперь, дети, будем играть в третий лишний!»

Энн разлучили с ее кавалером. Пышное великолепие этого версальского празднества уже не внушало Адольфу робости. Он лихо скакал по саду, громче всех распевая песни. Он был старше остальных, но легко приспосабливался к окружающим. Накануне он тайком пил пиво с двадцатилетними бывалыми парнями, сегодня главенствовал среди подростков. Когда опять начались танцы, Энн бросила на Адольфа умоляющий взгляд, но он сначала пригласил Фейс, потом великосветскую докторскую дочь Мейбл Макгонегал (она играла на банджо и декламировала стихи на французско-канадском диалекте) и наконец пошел танцевать с самой Милдред Эванс.

Миссис Эванс, наблюдавшая эту картину, прокудахтала своему супругу и повелителю:

— Как видишь, этот Клебс — настоящий джентльмен.

— Ну что ж, в конце концов у нас ведь демократия. В конце концов ведь я и сам родился на ферме, — задумчиво проговорил мистер Марстон Т. Эванс.

А Энн Виккерс тем временем снова смотрела на грациозно вальсирующих Адольфа и Милдред глазами обиженной старой дворняжки.

Ее никто не приглашал. Тустеп она, правда, танцевала со своим верным товарищем по оружию Уинтропом, но после стремительного Адольфа это было одно мучение. Казалось, будто она тащит за собой Уинтропа, как тяжелую телегу. Они натыкались на всех подряд. И хотя Уинтроп с раздражающим усердием подпевал музыке, его честные благородные ноги не признавали никаких фокусов и упорно шли напролом.

Потом начали играть в почту.

Почтальон стоял у дверей библиотеки и, рассматривая девочек, раздумывал, которую выбрать. В темной библиотеке сидел Адольф — счастливый получатель поцелуев, повелитель и одновременно отверженный, словно Робин Гуд, взбудораживший провинциальный двор. Остальные чувствовали себя не в своей тарелке.

— М-м-да! Энн! — провозгласил почтальон.

Послышались смешки.

— Она в него втюрилась! — шепнула Мейбл на ухо Милдред.

К счастью для Мейбл, Энн ничего не слышала. Ее отмщение, хотя и скромное, было не менее страшно, чем отмщение божие.

Энн ничего не слышала. Словно на крыльях влетела она в темную комнату. Элегантная библиотека превратилась теперь в убежище чудес и упоенья. Энн натыкалась на предметы, которых раньше здесь определенно не было. Она изнемогала от смущения и радости. Она протянула руки… к чему? В полном неведении, не подозревая о плотских восторгах, Энн жаждала не грубой оболочки, а квинтэссенции любви… хоть и должен был настать день, когда она на опыте убедится в том, что плоть не враг, а, наоборот, толкователь страсти.

— Поди сюда! — буркнул Адольф.

Ткнувшись влажными губами ей в щеку и скороговоркой выпалив: «Теперь твоя очередь!» — рыцарь Энн торопливо распахнул дверь и исчез.

В библиотеку вошел Бен. Он с раннего детства боготворил Энни, ходил за нею по пятам, угощал яблоками, но ни разу ее не поцеловал. Теперь, когда он из подростка превращался в юношу, поцелуй приобретал для него некоторое значение. Поэтому, стараясь найти ее на ощупь в темноте, Бен идиотски хихикал. «Ой, как страшно!»- бормотал он сквозь смех.

Наконец он нашел Энн в кресле и, робко обняв ее за плечи, с удивлением воскликнул:

— Ты плачешь, Энни? Да почему?

— Пожалуйста, не целуй меня, Бен!