Синклер Льюис: Том 7. Гидеон Плениш. Статьи

— Я, пожалуй, скорее негативный идеалист. Ненавижу все это жульничество. Ненавижу богатых барынь, которые покрикивают на продавщиц в магазинах, и жирных боровов с сигарой, торчащей во рту, точно разросшаяся бородавка. И еще ненавижу книги вроде «Четок» миссис Баркли, [4] Баркли, Флоренс (1862–1921) — английская поэтесса, автор произведений в сентиментально-романтическом духе; её «Четки» вышли в 1909 году. которые расходятся в сотнях тысяч экземпляров. Понятно вам?

— У меня такой ненависти нет. Вот о чем я слышать не могу спокойно, так это о том, как маленькие ребятишки работают на текстильных фабриках. Но я скорей позитивного склада, так сказать. Я бы хотел, чтоб люди, так сказать, доросли до мысли, что нашей стране самим богом определено стать колыбелью новой свободы. [5] Намек на демагогический лозунг «новой свободы», выдвинутый в 1912 году нa выборах кандидатом в президенты от Демократической партии Вудро Вильсоном. Вам, верно, кажется, что все это возвышенный вздор?

— Нет, нет, ничуть! Я только не люблю, когда люди цитируют Линкольна или библию и водружают национальный флаг или крест там, где больше подошла бы чековая книжка или три золотых шара. [6] Вывеска ссудной кассы. Но я вам завидую. Я хотел бы верить в искренность людских восторгов. Я ведь из низов, знаете ли. Папаша у меня был ломовой извозчик, хороший старик, мастер петь песенки Гарри Лодера [7] Лодер, Гарри (1870–1950) — популярный шотландский певец и комический актер. и исправный член профсоюза, но, бог ты мой, и заливал же он за ворот! Я пошел работать с двенадцати лет, был рассыльным в Вестерн Юнион — помню, раз в сочельник бегал с поздравительными телеграммами до четырех часов утра, — а дотянулся до южночикагского отделения «Кроникл».

— Ух ты! Репортером?

— Репортером. Но я же много старше вас. Мне уже внаете сколько — двадцать один!

Оба вздохнули, сокрушаясь о его старости, и Хэтч продолжал:

— Все свое образование я почерпнул из книжек, которые брал в городской библиотеке. Я не бог весть какого высокого мнения о колледжах, но все-таки, может, тут удастся подзаняться по экономике и расширить свой словарь. Нельзя же вечно пробавляться «грандиозными пожарами» и «кошмарными убийствами».

— А может, придет время, когда мы с вами вместе чего-нибудь добьемся в политике?

Гид ликовал: он почувствовал, что, кажется, у него первый раз в жизни появился друг.

Он был из тех щенят, что по любому поводу рады вилять хвостом, и в школе всегда состоял в какой-нибудь привилегированной компании, но там разговоры шли только о бейсболе, пирожных, танцах и плаванье, а ему хотелось иметь Настоящего Друга, которому можно было бы поверять свои мечты о красноречии, о справедливости и о том. Как Попасть в Законодательные Органы. Однако он так и осел, когда Хэтч Хьюит, покачав головой, буркнул:

— Никакой политики, никаких речей. Я репортер. Хотя мне нравится Суинберн — приятные, круглые, гладкие мраморные слова.

— Мой идеал — Брайан. Но вам, наверно, Брайан кажется чересчур напыщенным.

— Он любит собак и матерей.

— А чем плохо любить собак и матерей?

— Не знаю. У меня никогда не было ни матери, ни собаки. Я, наверно, просто завидую вам, Гид. Наверно, мне тоже хотелось бы уметь завораживать аудиторию. Действуйте! Глушите! А я время от времени буду писать для вас речи.

— Есть, Хэтч! Договорились.

Итак, он приобрел друга. Но речи для него никто не будет писать, даже Хэтч Хыоит. Пусть сам он не мастер на всякие там поэтические штучки, но даже такому опытному журналисту, как Хэтч, не написать ничего лучше, чем его вулканский шедевр:

«Дары семи морей и дары наших обширных нив от легендарного Востока до широкогрудого Запада собираются воедино славными королями нашего транспорта, посвятившими себя интересам просвещенного товарообмена, — не для того лишь, чтобы приумножить свои истинно королевские богатства, от которых, впрочем, немало уделяется больницам и школам, но прежде всего и больше всего, чтобы утолить голод взывающих к ним толп».

Лучше этого?

Хэтч сказал:

— Давайте выйдем отсюда. Пойдем ко мне. У меня явилась одна идея, а тут кругом слишком много длинных ушей.

И в самом деле, маленькая закусочная с блеклым зеленым потолком, блеклыми голубыми стенами и галереей плакатов, рекламирующих жевательную резину, постепенно наполнялась молодыми людьми, громко перекликавшимися: «Эй, Билл!», «А что, этот курс истории искусств стоит послушать?». И в воздухе уже стоял густой запах ветчины, капусты и жареного лука. Они вышли на улицу, и Гид рядом с Хэтчем Хыоитом был похож на толстенького спаньеля, семенящего бок о бок с волкодавом. Но именно Гид, сравнительно обеспеченный, был одет с нарочитой студенческой небрежностью: поношенный синий шерстяной свитер, вельветовые штаны и башмаки на толстой подошве, тогда как Хэтч казался подчеркнуто аккуратным в дешевеньком сером костюме, простой белой сорочке и строгом синем галстуке — наряде, который ему предстояло носить бессменно четыре года.