Орасио Кирога - Анаконда

В один миг счетовод отодрал восковые мешочки и, отойдя подальше от дерева, чтобы избежать навязчивого прикосновения пчел, уселся на какой-то поваленный ствол. Из двенадцати шариков в семи находилась пыльца. Остальные были наполнены медом, темным, прозрачным медом. Пробуя его, Бенинкаса испытал огромное наслаждение, знакомое только лакомкам. Мед явно имел какой-то особый запах. Но какой? Счетовод никак не мог понять. Возможно, это был запах смолы эвкалипта или какого-нибудь фруктового дерева. И привкус у этого густого меда был тоже странный, терпкий. Но зато какой аромат!

Установив, что пять мешочков из двенадцати содержат мед, Бенинкаса приступил к делу. План счетовода был прост: открыть рот и держать над ним сочащийся медом шарик. Но мед оказался густым, и, просидев некоторое время с бесполезно открытым ртом, Бенинкаса вынужден был расширить проделанное в мешочке отверстие. Только тогда темная тяжелая масса тягучей нитью полилась на язык изнемогавшего счетовода.

Один за другим Бенинкаса опрокинул в рот все пять мешочков. Напрасно он старался подольше подержать их отверстием вниз, напрасно водил пальцем по стенкам внутри — меда больше не было! С этим пришлось наконец смириться.

Между тем, просидев долгое время с запрокинутой головой, он почувствовал легкое головокружение. Отяжелев от меда, бедняга притих. Широко раскрытыми глазами обвел сумрачную сельву. Деревья и земля, казалось, перекосились, и он завертел головой, стараясь приноровиться к искаженному пейзажу.

«Что за чертовщина! — подумал счетовод. — Хуже всего то, что…»

Поднявшись, он сделал попытку шагнуть вперед, но был вынужден снова опуститься на поваленное дерево. Все тело налилось свинцом, особенно ноги, которые отяжелели, как от сильного отека. А по рукам и ногам забегали мурашки…

«Странно, очень странно, очень странно, — тупо повторял про себя Бенинкаса, не понимая, однако, причины своего странного состояния. — Похоже, будто по мне ползают муравьи… Должно быть, «напасть», — решил он.

И вдруг от страха у него перехватило дыхание.

«Это мед!.. Он ядовитый!.. Я отравился!»

Когда Бенинкаса снова попытался подняться, у него- от ужаса волосы встали дыбом: руки и ноги отказывались повиноваться. Теперь свинцовая тяжесть и мурашки поднялись уже до пояса. На мгновение страшная мысль о смерти в полном одиночестве, в лесу, вдали от матери и друзей, погасила в нем всякую инициативу.

«Сейчас я умру!.. Еще немного, и я умру!.. У меня уже отнялась рука!»

Охваченный паникой, он, однако, не мог не заметить, что у него не было ни удушья, ни жара, сердце и легкие работали нормально. Тогда его страх принял другую форму.

«У меня паралич! Настоящий паралич! И здесь меня не найдут!..»

Но непреодолимая сонливость уже начинала овладевать им, парализуя все чувства; головокружение усиливалось. И тут Бенинкасе почудилось, что земля стала постепенно темнеть и как-то странно двигаться… Он снова вспомнил о «напасти», страшная догадка пронеслась у него в голове: черная пелена, застилавшая землю, была…

Он заставил себя не думать об этом, но вдруг из груди его вырвался дикий протяжный вопль, перешедший в визг напуганного ребенка: по ногам стремительно взбирался неудержимый поток черных муравьев. Земля вокруг потемнела от кровожадной «напасти», и счетовод почувствовал, как под кальсонами поднимаются вверх ее всепожирающие полчища…

Два дня спустя крестный нашел наконец начисто обглоданный скелет, прикрытый одеждой Бенинкасы. «Напасть», все еще рыскавшая в тех местах, и пустые восковые мешочки достаточно ясно говорили о происшедшей драме.

Дикий мед не всегда обладает дурманящими свойствами, но такие случаи, однако, бывают. В тропиках много цветов, запах которых может парализовать или усыпить человека, их нектар придает меду особый привкус, привкус смолы эвкалипта, как это почудилось Бенинкасе.

До того рокового дня, когда в дело вмешался натуралист, ферма мосье Робена являла собой чудо совершенства. Широко раскинулись плантации мате, и хотя растения были еще совсем молодыми, не вызывало сомнения, что они принесут богатый урожай. Были на ферме и участки, засаженные кофейными деревьями — ценный опыт, впервые проводившийся в этом районе.

Но самым удивительным на ферме была банановая роща. Следуя кубинской системе разведения бананов, мосье Робен не допускал, чтобы одно растение имело более трех отпрысков, ибо известно, что дай банану волю, и он окружит себя десятью, а то и пятнадцатью ростками. А столь многочисленное потомство ведет к истощению почвы, недостатку света и, в результате, к ухудшению плодов.