Луиза Мэй Олкотт - Хорошие жены

– Это очень слабые стихи, но все это я чувствовала, когда писала их. В тот день мне было очень одиноко, и я хорошенько выплакалась на мешке с лоскутками. Я никогда не думала, что оно попадет туда, где будет разглашать секреты, – сказала Джо, разорвав листок, которым профессор так дорожил.

– Пусть пропадет, оно исполнило свой долг, и у меня будет другое, когда я прочитаю всю коричневую книжку, где она хранит свои маленькие секреты, – сказал мистер Баэр, с улыбкой глядя, как ветер уносит обрывки. – Да, – добавил он серьезно, – я прочитал это и подумал: у нее горе, она одинока, она хотела бы найти утешение в настоящей любви. Мое сердце полно любви, любви к ней. Не пойти ли мне, чтобы сказать: если это не слишком жалкая вещь, чтобы отдать ее за то, что я надеюсь получить, возьми ее во имя Бога?

– Итак, ты приехал, чтобы узнать, что она «не слишком жалкая», а та самая, единственная драгоценность, которая мне нужна, – прошептала Джо.

– Сначала я не имел смелости так думать, хотя ты была божественно добра, когда встретила меня. Но скоро я начал надеяться, и тогда я сказал: она будет моя, даже если это будет стоить мне жизни. И она будет моя! – воскликнул мистер Баэр, с вызовом вскинув голову, словно подступающая к ним стена тумана и была преградой, которую ему предстояло преодолеть или доблестно разрушить.

Джо подумала, что это великолепно, и решила быть достойной своего рыцаря, хоть он и не прискакал к ней на гордом скакуне и в пышном наряде.

– Почему ты так долго не заходил к нам? – спросила она через минуту. Было так приятно задавать такие доверительные вопросы и получать чудесные ответы, что она не могла молчать.

– Это было нелегко, но я не мог решиться увести тебя из такого счастливого дома, пока у меня не будет надежды дать тебе другой – после долгого ожидания, возможно, и упорной работы. Как мог я просить тебя отказаться от столь многого ради бедного старого человека, как я, у которого нет богатства, а есть лишь немного учености?

– Я рада, что ты беден; я не вынесла бы богатого мужа, – сказала Джо решительно и добавила мягче: – Не бойся бедности. Я знакома с ней достаточно давно, чтобы не бояться ее и быть счастливой, работая для тех, кого я люблю; и не называй себя старым: сорок – это расцвет жизни. Я не смогла бы не полюбить тебя, даже если бы тебе было семьдесят!

Профессор был так тронут этим, что охотно достал бы платок, если бы мог добраться до него, но, так как он не мог, Джо вытерла ему глаза своим и сказала, смеясь и отбирая у него пару свертков:

– Может быть, я и решительная, но никто не скажет, что сейчас я не в своей стихии, так как особое предназначение женщины, как полагают, осушать слезы и нести ношу. Я собираюсь внести свою долю, Фридрих, и помочь заработать на дом. Примирись с этой мыслью, или я никуда не пойду, – добавила она решительно, так как он попытался отобрать у нее свой груз.

– Посмотрим. У тебя хватит терпения долго ждать, Джо? Я должен уехать и трудиться один. Сначала я должен помочь моим мальчикам, потому что, даже ради тебя, я не могу нарушить слово, которое дал Минне. Ты можешь простить мне это и быть счастлива, пока мы будем ждать и надеяться?

– Да, я знаю, что могу, потому что мы любим друг друга, и это помогает легко перенести все остальное. У меня тоже есть мой долг и моя работа. Я не могла бы веселиться, если бы пренебрегла ими даже ради тебя, так что нет ни спешки, ни нетерпения. Ты будешь выполнять то, что полагается тебе, на Западе, а я могу делать свою долю работы здесь, и оба будем счастливы, надеясь на лучшее и оставляя будущее на волю Бога.

– Ах! Ты даешь мне такую надежду и смелость, а я не могу ничего дать тебе взамен, кроме переполненного сердца и этих пустых рук! – воскликнул профессор, совершенно побежденный.

Джо так никогда и не научилась вести себя прилично, и, когда он сказал это, стоя рядом с ней на ступенях крыльца, она просто вложила обе руки в его ладони, шепнула нежно: «Теперь не пустые» – и, склонившись, поцеловала своего Фридриха под зонтом. Это было ужасно, но она сделала бы это, даже если бы мокрые воробьи, стайкой сидевшие на изгороди, были человеческими существами, так как она зашла и в самом деле очень далеко и не думала ни о чем, кроме своего собственного счастья. И хотя эта минута пришла к ним в очень прозаичной обстановке, она была главной в жизни каждого из них – та минута, когда, повернувшись от сумрака, дождя и одиночества к ожидавшему их домашнему свету, теплу и покою, с радостным: «Добро пожаловать домой!» – Джо ввела своего любимого в дом и закрыла дверь.