Эмиль Золя - Нана

— Лягу спать, как только вернусь из театра, — прошептала она, предвкушая это удовольствие — и ты разбудишь меня не раньше двенадцати.

Затем добавила, повысив голос:

— Ну, а теперь спусти-ка с лестницы остальных!

Зоя не двигалась с места. Она никогда не позволяла себе открыто давать Нана советы, но при случае ухитрялась удерживать ее от необдуманного поступка, который Нана могла сгоряча совершить.

— Штейнера тоже гнать? — отрывисто спросила она.

— Конечно, — ответила Нана, — его прежде всех.

Горничная подождала немного, чтобы дать Нана время одуматься. Неужели ей не лестно отбить у соперницы, у Розы Миньон, такого богатого покровителя, которого знают во всех театрах?

— Поспеши, моя милая, — возразила Нана, прекрасно понимая, к чему клонит Зоя, — да скажи ему, что он мне надоел.

Вдруг она одумалась: а что, если завтра у нее явится это желание, — и она крикнула по-мальчишески задорно, смеясь и подмигивая:

— Ну что ж, если я захочу заполучить Штейнера, то самый лучший способ — вытурить его сейчас!

Зоя была поражена. Охваченная внезапным восхищением, она посмотрела на свою госпожу и, больше не колеблясь, пошла выпроваживать Штейнера.

Нана подождала несколько минут, чтобы дать Зое время «вымести сор», как она выражалась. Кто мог подумать, что ей устроят такую «осаду»! Нана высунула голову в дверь гостиной; там было пусто. В столовой тоже. Но когда она, продолжая осмотр, в полной уверенности, что никого больше нет, отворила дверь в маленькую комнатку, то неожиданно обнаружила какого-то юношу. Он сидел на сундуке очень смирно и очень чинно, держа на коленях огромный букет.

— Ах ты, господи, — воскликнула она, — да тут еще кто-то есть!

Увидев Нана, юноша вскочил красный, как мак. Он не знал, куда девать букет, и перекладывал его из одной руки в другую, задыхаясь от волнения. Его смущение, его забавная фигура с цветами в руках тронули Нана. Она от души расхохоталась. Значит, и младенцы туда-же! Теперь мужчины являются к ней чуть ли не из пеленок! Она совсем разошлась, хлопнула себя по ляжкам и развязно спросила:

— А тебе чего, может, нос вытереть?

— Да, — ответил тихий, умоляющий голос.

Этот ответ еще больше развеселил Нана.

Ему было семнадцать лет, и звали его, Жорж Югон. Он был накануне в «Варьете» и вот пришел к ней.

— Это мне цветы?

— Да.

— Давай их сюда, дуралей!

Когда она взяла у него букет, он бросился целовать ее руки с жаром, свойственным его возрасту. Нана пришлось его ударить, чтобы он отпустил ее. Сопляк еще, а какой надоедливый! Но хотя Нана и бранила его, она вся зарделась, улыбаясь. Спровадив юношу, она разрешила ему прийти еще раз. Он вышел шатаясь, не сразу найдя двери.

Нана вернулась в будуар, куда сейчас же пришел Франсис, чтобы закончить ее прическу. Она совершила свой полный туалет лишь вечером. Она молча сидела перед зеркалом, задумавшись о чем-то и послушно наклоняя голову под искусными руками парикмахера, когда вошла Зоя.

— Сударыня, там один не хочет уходить.

— Что ж, пусть остается, — ответила спокойно Нана.

— И новые все приходят.

— Пусть приходят! Скажи им, чтобы ждали. Проголодаются — уйдут.

Теперь Нана относилась ко всему этому иначе: она была в восторге от того, что может дурачить мужчин. Ей пришла в голову мысль, окончательно развеселившая ее: она вырвалась из рук Франсиса и побежала закрывать дверь на задвижку. Теперь пусть заполняют соседнюю комнату — стенку ведь они не выломают! А Зоя может ходить через маленькую дверь, ведущую в кухню. Между тем звонок не унимался. Каждые пять минут, с точностью заведенной машины, повторялся резкий, пронзительный звон. Нана развлекалась, считая звонки, потом вдруг вспомнила:

— Где же мой засахаренный миндаль?

Франсис также забыл о нем. Вынув из кармана сюртука кулек, он учтиво протянул его сдержанным жестом светского человека, который преподносит подарок знакомой даме. Однако, подавая счет Нана за прическу, он неизменно вписывал в него стоимость засахаренного миндаля. Нана положила кулек на колени и принялась грызть миндаль, послушно поворачивая голову по требованию парикмахера.

— Черт возьми, — пробормотала она после минутного молчания, — да их тут целая орава!

Звонок позвонил три раза подряд. Он взывал все чаще и чаще. Были звонки скромные, трепетные, как шепот первого признания; смелые, звеневшие под напором грубого пальца; поспешные, прорезавшие воздух быстрой дрожью, — словом, настоящий трезвон, как говорила Зоя, трезвон, нарушавший покой всего квартала, целая вереница мужчин стояла в очереди у кнопки звонка.