Lit-classic.com - Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 5

Это была тяжелая, мучительная работа. Снежный вихрь мешал костру разгореться, а ветер, забираясь под одежду, леденил тело. Они работали молча. Ветер не давал им открыть рта. Они перекинулись всего двумя-тремя, словами, пытаясь разгадать, что могло толкнуть Деннина на преступление, и умолкли, подавленные ужасом свершившегося. В полдень, взглянув в сторону хижины, Ганс заявил, что он голоден.

— Нет, нет, подожди, Ганс, — умоляюще сказала Эдит. — Я не могу идти домой одна и стряпать обед, пока они все там.

В два часа Ганс предложил пойти вместе с ней, но она заставила его еще поработать, и к четырем часам могилы были готовы. Две неглубокие ямы, не глубже двух футов, но они годились на то, чтобы зарыть в них трупы. Спустилась ночь. Ганс взял нарты, и два мертвеца отправились в путь сквозь ночь и метель на свое ледяное кладбище. Похоронная процессия не отличалась пышностью. Нарты глубоко увязали в сугробах, и тащить их было нелегко. Ганс и Эдит со вчерашнего дня ничего не ели и теперь, измученные, голодные, едва держались на ногах. У них не было сил противиться порывам ветра, и порой он совсем сбивал их с ног. На сугробах нарты опрокидывались, и каждый раз им приходилось заново нагружать на них свою страшную кладь. Последние сто футов нужно было взбираться по крутому откосу, и они ползли на четвереньках, как собаки, глубоко зарываясь руками в рыхлый снег. Но тяжелый груз тянул их назад, и, скользя и падая, они дважды слетали под откос; постромки и нарты, живые и мертвецы — все сплеталось в один страшный клубок.

— Завтра я поставлю здесь столбы и прибью дощечки с именами, — сказал Ганс, когда они засыпали могилы.

Эдит рыдала, она едва нашла в себе силы пробормотать срывающимся голосом слова молитвы, и весь обратный путь Ганс почти нес ее на руках.

Деннин очнулся. Он катался по полу, тщетно стараясь освободиться от своих пут. Когда Ганс и Эдит вошли, он окинул их горящим взглядом, но не произнес ни слова. Ганс снова заявил, что не желает прикасаться к убийце, и угрюмо наблюдал, как Эдит волоком тащила его в другую комнату. Но как она ни старалась, у нее не хватило сил поднять его с пола на койку.

— Дай-ка я пристрелю его, и дело с концом, — сказал Ганс, последний раз делая попытку уговорить ее.

Но Эдит покачала головой и снова наклонилась над Деннином. К ее удивлению, тело легко отделилось от пола, и она поняла, что Ганс сдался и пришел ей на помощь. Затем они начали убирать кухню. Но кровавые пятна на полу продолжали кричать о свершившейся трагедии, и Ганс взял рубанок и выстругал пол, а стружки сжег в печке.

Дни шли за днями — во мраке и тишине, нарушавшейся только шумом прибоя на обледеневшем берегу. Ганс во всем слушался Эдит. Вся его великолепная предприимчивость исчезла. Эдит взяла судьбу Деннина в свои руки, и Ганс не желал больше ни во что вмешиваться.

Убийца был для них постоянной угрозой. Каждую минуту он мог освободиться от своих уз, и они ни днем, ни ночью не спускали с него глаз. Один из них всегда сидел возле его койки с заряженной двустволкой в руках. Сначала Эдит установила восьмичасовые дежурства, но такое напряжение оказалось им не под силу, и в конце концов они стали сменять друг друга каждые четыре часа. Дежурства эти не прекращались круглые сутки, а ведь нужно было готовить пищу, приносить дрова… Все их время уходило на то, чтобы караулить Деннина.

После столь неудачного посещения Негука индейцы старались обходить хижину. Эдит послала к ним Ганса: она хотела, чтобы индейцы отвезли Деннина в каноэ до ближайшего белого поселения или фактории. Но Ганс вернулся ни с чем. Тогда Эдит сама пошла к Негуку. Негук — глава этого маленького сивашского поселка, преисполненный чувства ответственности за судьбу своих сограждан, — веско и немногословно изложил Эдит свою точку зрения.

— У белых людей случилась беда, — сказал он. — У сивашей не случилось беды. Мой народ поможет твоему народу — и к моему народу придет беда. Когда беда белых и беда сивашей сойдутся вместе и станут одной бедой — тогда будет большая беда, такая большая, что и сказать нельзя, и ей не будет конца. Хуже нет такой беды. Мой народ не делал зла. Зачем же станет он помогать твоему народу и приводить к себе беду?

И Эдит Нелсон вернулась ни с чем в свою страшную хижину, вернулась к нескончаемым четырехчасовым бдениям. Случалось, что во время очередного дежурства, когда она сидела напротив узника, положив заряженную двустволку на колени, глаза у нее начинали слипаться и ее одолевала дремота. И всякий раз она просыпалась, словно от толчка, и судорожно хваталась за ружье, бросая испуганный взгляд на убийцу. Эти внезапные пробуждения тяжело сказывались на ее нервах и не сулили ничего хорошего. Но даже в тех случаях, когда Эдит не спала, стоило только Деннину заворочаться под одеялом, как она невольно вздрагивала и хваталась за ружье, — так велик был ее страх перед убийцей.