Анри де Ренье - Эскапада

Париж, 17 декабря, 1738.

Ну, вот я снова пишу Вам, дорогой братец, я думала было, что все кончено с этим Шомюзи, а между тем мне приходится снова беседовать с Вами о нем! Если при своей жизни этот ужасный человек приносил нам немало хлопот, то он угрожает причинить их еще больше теперь, когда его уже нет в живых: Представьте, в самом деле, мое изумление, когда вчера в мой дом является сестра привратница из монастыря Вандмон, что в предместье Руль, и просит меня разрешить ей поговорить со мной. Так как я не люблю такого рода посещений, которые кончаются обыкновенно просьбами о пожертвованиях, то моим первым движением было уклониться от свидания с монахиней, но она настаивала, заявляя, что ей необходимо передать мне письмо от игуменьи, г-жи де Грамадек; тогда я передумала и решила принять ее. Эти монастыри, в которых получают воспитание благородные девицы, являются иногда рассадниками невест, и хотя мой старший сын еще слишком юн, нет ничего невозможного, что какая-нибудь особа наслышалась о его достоинствах и приняла его во внимание при построении своих планов будущего. Итак, когда привратницу ввели в мою комнату, та вручила мне только что упомянутое письмо и попросила меня вскрыть его в ее присутствии на тот случай, если я пожелаю передать ответ устно. Я так и поступила, и вот Вам точная выписка того, что я прочла.

«Милостивая государыня, Пусть Ваше родство с г-ном де Шомюзи послужит извинением той свободы, с которой я завожу речь о нем. Я обращалась к нему несколько раз с письмами, которые посылала по указанному им адресу в гостиницу Шпага, что на Болоте. Так как ответа не последовало, то одно из своих писем я отправила с нашей привратницей, которой было сказано, что г-н де Шомюзи больше не живет там и уехал неизвестно куда. И вот, не зная, где его искать, я вынуждена уведомить Вас о положении, в котором он оставляет нас. Согласно принятому в нашей Общине порядку, плата за наших пансионерок вносится каждый триместр, и вот уже прошло три с тех пор, как к нам поступил от г-на де Шомюзи последний взнос за содержание и воспитание девочки, которую он поместил у нас еще шесть лет тому назад, и за пансион которой он до сих пор расплачивался очень аккуратно. Этой молодой особе, которой сейчас около шестнадцати лет, мы вполне довольны, и нам причинила бы большое огорчение необходимость расстаться с нею, тем более, что г-н де Шомюзи представил нам ее как сироту, и что она достойна внимания во всех отношениях. Поэтому мы были бы очень признательны Вам, если бы Вы попросили г-на де Шомюзи поторопиться с уплатой своего долга, возникновение которого мы можем объяснить только каким-нибудь важным делом, отвлекшим его от исполнения своей обязанности, что он делал до сих пор с похвальной точностью. Такие же похвалы мы воздадим и Вам, Милостивая Государыня, если Вы соблаговолите взять в свои руки это дело, смело и почтительно вручаемое Вам Вашей рабой в Боге

Можете себе представить, как широко раскрыла я глаза по прочтении этого письма? Что означают этот монастырь и эта воспитанница, которую г-н де Шомюзи содержал там на свои скудные средства? Откуда раздобыл он эту голубку, из какого гнезда выпала она? Что мы будем делать с этой импровизированной родственницей, свалившейся в наши объятия? Все эти вопросы теснились у меня на устах, и ум мой работал чрезвычайно деятельно. На этот раз Шомюзи переходил все границы; что-то слишком уже смелая фантазия выступить неожиданно в роли опекуна. У меня создавалось впечатление комедии дурного тона. Тут, наверное, скрывалось тайное отцовство, и, несмотря на все свое беспутство, г-н де Шомюзи не счел себя вправе отказаться от исполнения вытекающих из него обязанностей. Кому обязан он был этой незаконной дочкой, которая так неожиданно обнаруживалась? Не было ли у него, при всей его беспорядочной жизни, какой-нибудь более возвышенной связи, в которой участвовало чувство, и напоминанием о которой служила эта девочка? Являлась ли заботливость, которую он выказывал по отношению к ней, средством успокоить угрызения совести, или же в ней следует видеть предусмотрительность развратного ума? Не предназначалась ли эта воспитываемая с такой заботливостью малютка для его старческих наслаждений, не была ли это отложенная им про запас, в качестве изысканной пищи для его сластолюбия, какая-нибудь невинная девочка, купленная у недостойной матери путем одной из тех недостойных сделок, которые одинаково позорят и лиц, предлагающих их, и лиц, соглашающихся их принять? На кого могла бы быть похожей эта шестнадцатилетняя загадка, и чье имя носила она? Я была до такой степени поражена, взбешена и охвачена любопытством что привратница, испуганная впечатлением, которое произвело ее письмо, рассыпалась в реверансах и от страха перебирала зерна своих четок. Правда, благодаря достоинству, с каким я держусь, и благородным чертам лица, я внушаю большое почтение людям, и почтение это легко переходит в трепет, когда я начинаю выказывать нетерпение и раздражение. Бедная привратница не знала куда деваться, и я думала, что она обратится в бегство. Однако, я сдержалась. Важно было пролить свет на это дело, и я сказала посланной, что завтра же я приеду в монастырь Вандмон и лично поговорю с матерью де Грамадек. Мне кажется, что это будет самым благоразумным поведением в данном случае. Г-жа де Грамадек должна быть в курсе множества вещей, и лишь с полным знанием дела она могла принять эту новенькую в число благородных девиц, которым дает воспитание монастырь Вандмон. Она даст мне необходимые сведения об этой барышне, которую Шомюзи оставляет нам как память по себе, и без которой мы прекрасно могли бы обойтись. Негодование, вызванное у меня всей этой историей, как раз и побуждает меня взяться за перо, чтобы и Вы были посвящены в мои неприятности. Я ощущала бы их с еще большей силой, если бы отсутствие г-на де Морамбер не давало бы мне свободу действовать по собственному усмотрению. Я буду иметь, по крайней мере, то удовлетворение, что избавлю его от всех хлопот по этому делу. Я все время буду держать Вас в курсе его; это будет наилучшим свидетельством дружеских чувств, которые питает к Вам