Анри де Ренье - Эскапада

Как ни неприятно было это приключение, оно не умерило сердечного пыла г-на де Шомюзи, и он продолжал расточать все свои силы па любовные похождения. За исключением обладания женщинами у г-на де Шомюзи было мало потребностей. Они сводились у него к тому, чтобы быть прилично и опрятно одетым и принимать пищу и питье в количестве, необходимом для поддержания телесных сил в таком состоянии, чтобы они могли служить любовным утехам. Удовлетворив эти потребности, он охотно раздавал свои средства особам, выражавшим готовность получить часть их в обмен на удовольствие, которое они давали ему. Г-н де Шомюзи был превосходнейшим человеком и самым щедрым любовником. Он был вовсе лишен честолюбивого желания быть любимым за присущие ему самому качества, находя вполне естественным, чтобы женщины стремились извлечь выгоду из его пристрастия к любви, и не усматривая в этом никакой неблагодарности или неделикатности. Он охотно предоставлял свой кошелек в распоряжение своих подружек и удерживал из него для себя лишь на удовлетворение самых насущных потребностей. У него никогда не было ни кареты, ни лакеев, ни поставленного на широкую ногу дома; он довольствовался наемными комнатами и случайной прислугой. Он мирился с жизнью в гостинице или харчевне и менял их, чтобы находиться поближе к кварталу, где жил предмет его страсти. Он выбирал себе там помещение и перевозил в него свои скромные пожитки. Ему было достаточно одной хорошей комнаты и маленькой уборной. Такому образу жизни он обязан был полнейшей свободой и привольем, почему объявлял содержателей парижских гостиниц самыми приятными людьми в мире. Впрочем, он сидел у себя дома чрезвычайно редко, будучи по природе ротозеем и зевакой. Он любил все парижские зрелища, заявляя, что нет лучшего поля для охоты, и что нигде в другом месте он не встречал в подобном изобилии и разнообразии дичь, до которой был лаком. Однажды, когда его невестка Морамбер упрекала его ротозейничанье и беспутстве и предсказывала, что в один прекрасный день его найдут на тротуаре без признаков жизни в результате какого-нибудь любовного безрассудства, он ответил ей, «что нет ничего смешного в такой смерти на улице, лишь бы только она не была умышленной». Г-жа де Морамбер пожала плечами, но г-н де Шомюзи ни в чем не изменил своего поведения. Он жил счастливо, неизменно предаваясь своему излюбленному наслаждению, и достиг таким образом пятидесяти лет, не заметив чтобы природа советовала ему беречь себя в игре.

Если г-н де Шомюзи избрал этот странный образ жизни вследствие своего вкуса к женщинам, то его другой брат, барон де Вердло, в силу столь же основательных соображений, вел себя совсем иначе. Холостяк как и г-н Шомюзи, г-н де Вердло остался таковым по причинам, котбрые заслуживают быть и изложенными. Не столь высокий и представительный как г-н дё Морамбер, не столь дородный и крепко сшитый, как г-н де Шомюзи, г-н де Вердло являл взорам приятную округлость. Пухленькое тело и немножко кукольное лицо делали его благообразным на вид. Руки у него были полные и красивые, ноги немножко короткие. Выражение доброты и учтивости, разлитое по его лицу, располагало в его пользу Благодаря свежему румянцу, заливавшему его щеки он в молодости был красивым малым, и эта приятная наружность решила его участь. В восемнадцать лет он привлек к себе внимание жены Дю Вернона, банковского деятеля, который впоследствии с таким треском разорился. Эта г-жа Дю Вернон, особа изобильная и темнокожая, с жгучими глазами и ослепительно белыми зубами, делавшими ее похожею на людоедку, воспылала безумной страстью к «маленькому Вердло». Барон де Вердло, скромный и простодушный, был польщен внушенным им чувством и из тщеславия ответил на него почтительным согласием. Начиная с этого момента, жизнь рассудительного и робкого мальчика сделалась ужасной. Г-жа Дю Вернон прямо-таки бешено привязалась и пристрастилась к нему, обратила его в свою вещь, свою собственность, свою игрушку, и распоряжалась малейшими его действиями. Бедный мальчик Вердло не мог пальца поднять, не мог вздохнуть, без согласия этого деспота. Она одевала его, кормила, опрыскивала духами по своему вкусу, требовала, в зависимости от настроения, то воздержания, то излишеств, и доходила до того, что заставляла его принимать в надлежащий час слабительное и непременно хотела присутствовать в момент, когда оно оказывало свое действие; словом, угнетала несчастного самой жестокой и самой страстной тиранией.