Денис Соболев - Воскрешение - Роман

Как это ни странно, дед почти не обратил на нее внимания.

– Во-первых, если не считать попыток догнать и перегнать Америку, еще старым марксистам было понятно, что система, поставившая своей главной целью бесконечное увеличение производства, в этом смысле будет эффективнее, чем та, которая своими целями считает совсем иные задачи. И будет проигрывать. Поэтому, кстати, многие из них и считали одновременную мировую революцию единственно возможным вариантом. Другое дело, так ли уж необходим этот поток товаров.

– Это когда тебе не нужно стоять в очереди за колбасой, – парировала Ира.

– Ирочка, я тоже стою в очередях, – сказала бабушка.

– В стол заказов Академии наук, – ответила мама резко и язвительно. – А мне, чтобы купить пару сапог из нормальной страны, а не производства фирмы «Скороход» имени вашего победившего социализма, приходится отстаивать очереди, как в столовую для бедных. Только что номера на ладонях не пишу.

– Во-вторых, – все так же спокойно продолжил дед, – вы как-то забываете, что мы уже сорок лет находимся в состоянии войны. И заметьте, не с одной страной, а в одиночку с пятью самыми сильными экономическими державами мира.

– И что? – спросил Лева.

– В Первую мировую Германия, с ее мощной и динамично развивающейся экономикой, попыталась воевать против почти всего мира, хоть и имея союзников, даже неплохих. Так вот, этой экономики мира хватило на четыре года войны, после чего она просто кончилась. А ненавидимый вами социализм еще вполне себе держится, хотя и не всегда удачно. В этом вы правы. И в-третьих, я еще помню страну, половина которой была разрушена до основания. Вы как-то совсем забыли, насколько в ином мире вы теперь живете. Так что никакого застоя нет. Это вы его придумали. Для нас, историков, сорок лет меньше одной недели для человеческой жизни.

– И что же тогда сейчас, если не эта застойная мерзость с невнятными потугами на реформы? – хмыкнула Ира.

– История, – ответил дед. – И история в масштабах едва ли не эпических.

– Натан Семенович, – твердо сказал Лева, – наша история только начинается.

Чем дольше Митя слушал этот спор, тем более неоднозначными становились его впечатления и чувства. Он привык к тому, что со своей почти бесконечной эрудицией и твердой ясностью мысли дед почти всегда оказывался правым, и особенно в вопросах, так или иначе касавшихся истории. Когда он начинал говорить, собеседники обычно замолкали. Но сейчас именно ход мысли деда, со всеми его цифрами, примерами, источниками, аргументами и сравнениями, казался устаревающим на глазах, а может, и безнадежно устаревшим. А как раз Левины еще отчетливо юношеские страсть и вера в свои слова звучали необыкновенно современно, даже если предположить, что в чем-то он действительно преувеличивал или перегибал планку. Но если Левка и ошибался в тех или иных фактических деталях, на его стороне была та абсолютная моральная правота, которая почти не нуждается в построении выверенной логической аргументации.

Мите казалось, что именно дедушке, как историку, это должно было быть так понятно, и было немного неловко за то, что он почему-то этого не видел. Левин идеализм был идеализмом высокого разлива, и снова, как в первые дни после Левиного приезда, Мите стало приятно, что его двоюродный брат именно такой. Митя снова подумал о том, что из них всех Лева, пожалуй, единственный, кто наделен очевидной сопричастностью Сфере стойкости, и еще о том, каково ощущать эту сильную и глубокую связь. Так что, когда дедушка позвонил вечером и сказал, что по разным причинам поселить у них Леву они с бабушкой, к сожалению, не смогут, Митя почувствовал за Левку острую обиду. «Хоть бы что придумали, – раздраженно подумал он. – Что за обоями поселилась мышь. Или что днем, как раз после их ухода, прорвало трубу и в комнате для гостей придется поднимать паркет».

Днем же, когда разговор начал постепенно угасать, а точнее, стало понятно, что никакого разговора толком не получилось, Митя попрощался с бабушкой и дедушкой и взялся проводить Левку до какого-то митинга, где должны были выступать его друзья по ДэЭсу. Ленинград Левка знал плохо. Они спустились в метро, доехали до «Невского проспекта», а потом довольно долго шли пешком, и Левка подозрительно осматривал прохожих.

– Ты подозреваешь кого-то конкретного? – спросил Митя.

– Агенты конторы есть всюду, – ответил Левка. – Это аксиома. Вопрос скорее в том, кого и что они вынюхивают конкретно сегодня.