Элинор Глин - Возрождение

— Конечно, — ответила она и пожала мне руку, — я все еще стоял, опираясь на костыль. Она шла к своей кузине — мадам Анжье — живущей этажом выше и не могла устоять перед искушением зайти ко мне.

— Это должно быть в последний раз, Сюзетта, — сказал я. — Я дал тебе все, чего ты желала и не хотел бы видеть тебя больше.

Она надулась, но согласилась со мной и я проводил ее до дверей, вывел в коридор и даже дошел с нею до выходной двери.

Все это время она болтала, но я не отвечал, я не мог произнести ни единого слова от злости. Когда за нею закрылась дверь, я в состоянии был выругаться вслух. Отправляясь обратно в свою комнату, я молился, чтобы Алатея осталась в неведении о моей посетительнице.

Немезида!.. и это в день свадьбы!..

Я подождал до пяти, а затем отправился в гостиную и уселся в кресло. Антуан принес чай и зажег огня, а через несколько минут вошла Алатея. Ее взгляд был совершенно каменным, войдя в комнату она с отвращением повела носом, ее тонкие ноздри вздрагивали. Без сомнения, только что вошедшему человеку было еще заметно присутствие едких духов Сюзетты.

В синих глазах моей дорогой выражалось высокомерие, презрение и отвращение. Сказать было нечего, ибо согласно французской пословице, — «тот, кто оправдывается — обвиняет себя».

На ней было мягкое сиреневое платье — и вся она была прелестна. Я готов был застонать, когда подумал, что, не будь между нами этого непреодолимого препятствия, возникшего благодаря содеянному мною в прошлом, я мог бы еще сегодня, в день нашей свадьбы, покорять ее и держать в своих объятиях.

— Могу я открыть окно? — спросила она с видом оскорбленной императрицы.

— Пожалуйста… и пошире, — ответил я и цинически рассмеялся. Так же легко я мог бы и заплакать.

Конечно, Алатея не могла откровенно высказаться — сделать это значило бы признать, что она интересуется мною не только, как секретарша. — она же всегда старалась дать мне понять, что ее ничуть не интересует моя жизнь. Но я знал, что для нее имела значение моя связь с Сюзеттой, что она сильно возмущала ее и являлась причиной ее гнева на меня. Она возмущала ее потому, что она женщина и… как я хотел бы верить, что это было потому, что она не так равнодушна ко мне, как старается показать.

Она разлила чай. По всей вероятности, я был похож на всех чертей и не говорил, чувствуя, что мое лицо искажает сердитая гримаса. Поднявшийся ветер раздул занавески и захлопнул окно. Она встала и закрыла его, а затем бросила на огонь немного кедрового порошка из ящика, который всегда стоит поблизости на столе. Без сомнения, она видела, как это делает Буртон — я люблю запах горящего кедра.

Затем она вернулась и мы в молчании выпили свой чай.

В гостиной с ее панелями из старой сосны, отполированными до того, что они напоминали темный янтарь, на котором выделялись инкрустации из сероватого грушевого дерева, был такой уютный и домашний вид, что можно было вообразить себя в какой-нибудь старой английской комнате конца семнадцатого столетия. Вся обстановка, казалось, предназначена была служить окружением любовной сцены. Мягко светящие лампы под абрикосовыми абажурами, огонь в камине, желтые розы повсюду и два человеческих существа, оба молодые, принадлежащие друг другу и не холодные по натуре, сидящие с каменными лицами и горечью в сердце. Я снова громко рассмеялся.

Казалось, этот насмешливый звук обеспокоил мою молодую жену — она позволила своей чашке зазвенеть, нервно поставив ее на стол.

— Не хотите ли вы, чтобы я почитала вам? — спросила она с ледяной холодностью.

— Да.

Ее красивый голос немедленно же ровно зазвучал. Она читала статью из «Воскресного Обозрения», но я не мог уловить, о чем в ней говорилось — я смотрел на огонь, стараясь увидеть в нем видение, которое вдохновило бы меня и указало бы выход из всей этой путаницы ложных впечатлений. Я должен буду выждать и, когда мы с Алатеей больше привыкнем друг к другу, постараться, чтобы она, как-нибудь, узнала правду.

Окончив, она остановилась.

— Я думаю, что он совершенно прав, — сказала она, но, так как я совершенно не представлял себе в чем было дело, я мог только ответить. — «Да».

— Интересно вам будет отправиться в Англию? — спросил я.

— Я думаю.

— Вы знаете, что у меня там есть имение — хотелось бы вам пожить там после войны?

— Я думаю, что это долг людей жить в своих домах, если они достались им по наследству для передачи следующим поколениям.

— Мне кажется, я всегда смогу рассчитывать, что вы исполните свой долг.