Михаил Фоменко - Звездная Ева

— Отвратительное и беспокойное животное! — закричала старуха, опять дала пинка бедному козленку и крепко привязала его к кольцу около очага. — Если бы из него не выросло со временем настоящего козла, он давно бы уже был на вертеле! — добавила старуха. — С наступающим новым годом, добрый господин!..

Доктор опорожнил свой стакан. Напиток показался ему необыкновенно ароматным и крепким. Он оглядел комнату, и только тут заметил, что ее убранство несколько необычно: по стенам и с потолка висели сухие, туго растянутые лягушачьи шкурки, коровий зуб, разбитый горшок, клок собачьей шерсти, утиная лапа, половина подковы, рыбий скелет, — словом, дрянь, мимо которой и самый жадный человек прошел бы без всякого внимания. Но странно, — доктор удивлялся не этой обстановке, а тому, что она нисколько не показалась ему удивительной. Сознание его странно двоилось, а вместе с тем, ему было очень приятно.

— Это кирш. Очень крепкий кирш, и меня немного разморило с холоду, — подумал доктор.

Хозяйка, между тем, достала со стены огромный деревянный гребень, которым расчесывают овечью шерсть, воткнула его себе в волосы, грациозным движением отнесла его в сторону и коснулась своих натянутых волос. И вдруг послышалась необыкновенно мелодическая музыка.

Старуха запела, и доктор даже зажмурился, — это было почти ангельское пение. Он слышал похожее на него только раз в жизни, в одной из капелл Рима, где пел хор мальчиков. И опять все показалось ему естественным, и потому он нисколько не удивился, когда хозяйка повернула к нему свое лицо. Куда, куда девались этот отвратительный черно-желтый клык, стоявший поперек жабьего рта, этот выпученный глаз и слепая пелена на другом, этот нос, сходящийся с подбородком и образующий с ним страшный клюв хищной птицы, эта желто-грязная отвратительная кожа уродливого лица! Перед ним сидела невиданная красавица. Юные щеки ее пылали, большие синие глаза светились печалью и нежностью, полуоткрытый рот дышал прельстительным холодком жемчужных зубов.

В это время козленок, все время тершийся шеей об угол очага, перетер наконец веревку, тихо скользнул в приоткрытую дверь и выбежал наверх.

Кузнец Петер с победно-веселой яростью в последний раз ударил молотком по концу тонкого железного прута. Петер был приятель главного повара у господина бургомистра. Он знал о страсти своего друга к луне и весьма хотел ему помочь. Ворочаясь до полуночи в кровати до того, что вязаный колпак лез ему в рот, Петер выдумывал план такой длинной лестницы, по которой его приятель беспрепятственно мог бы добраться до луны. Все было тщетно, — самый лучший проект, с рычагами и выдвижными стержнями, в лучшем случае довел бы до половины собора. А до луны кузнец считал не меньше ста километров.

Наконец, его осенила мысль простая и гениальная, — построить лестницу из двух частей. Взобравшись на первую, нужно было приставить к ней вторую, а добравшись до верха второй, просто выдернуть из-под нее первую, в свою очередь приставить ее наверх и так, все время выдергивая нижнюю половину, взбираться хоть до седьмого неба.

Кузнец сунул прут в деревянное ведро. Вместе с шипением остывающего железа послышалось легкое и почтительное покашливанье. Кузнец обернулся. От груды старого лома к нему под ходил черный козленок.

— А, подковаться пришел? — с добродушной насмешливостью сказал Петер.

— Нет, господин кузнец, — вдруг ответил козленок. — Я прибежал к вам по очень важному делу. Видите ли, нынешней ночью мы, то есть черти….

— Как? — вскричал кузнец. — Значит, ты черт?

Он схватил извивавшегося козленка за задние ноги, швырнул его на наковальню и уже занес над ним тяжелый молоток.

— Остановитесь, господин кузнец! — отчаянно кричал козленок. — Остановитесь, сейчас вы отвечаете не только перед горожанами Страсбурга, но и перед всеми людьми, сколько их есть на свете.

— Ну, скорее говори, в чем дело, пока я не размозжил твоей нечистой головы!

— Господин кузнец, этой ночью черти украли язык главного колокола на соборе, так что нового года не будет. Скорей, скорей принимайтесь за работу, иначе все погибло.

Кузнец выхватил железный брусок, бросил его в горн и схватился за мехи. Взвилось огромное пламя. И все время, пока он ковал кусок железа, пока загибал его верхний край, козленок топтался на месте и блеял.

— Скорей, скорей, господин кузнец, иначе мы опоздаем. Готово? Теперь скорей садитесь на меня.