Альфонс Доде - Том 6. Нума Руместан. Евангелистка

И он стал рассказывать Ортанс историю королевской башни — эту провансальскую легенду он знал досконально… Развалившаяся, побуревшая башня на высоком холме относилась еще к эпохе сарацинского вторжения, но все же она была моложе аббатства, чьи развалины виднелись неподалеку от нее: это был кусок наполовину обвалившейся стены с длинным рядом узких оконниц, за которыми синело небо, и широким, суживающимся кверху порталом. Нума показывал своей спутнице тропинку на каменистом спуске, по которой в дни былые монахи спускались к пруду, сверкавшему, как серебряная чаша, ловить карпов и угрей к столу настоятеля. Мимоходом он заметил, что монахи, чревоугодливые отшельники, любили селиться в местах, где природа пощедрее: помыслами они «возносились горе», но это не мешало им спускаться на землю, чтобы взимать десятину с природы и с населения окружающих деревень… Ах, провансальское средневековье, блаженное время труверов и Судов любви!.. Теперь терновник прорастал между плитами, по которым некогда влачили шлейфы всевозможные Стефаньеты и Азалансы, а по ночам белохвостые орланы и совы ухали там, где пели трубадуры. Но разве не витал надо всем этим светлым ландшафтом альпийских предгорий легкий аромат игривого изящества, итальянского жеманства, напоминавший легкое дрожание струн лютни или виолы, тающее в прозрачном воздухе?

Нума загорался вдохновением, забывая, что его слушает только свояченица да синяя кучерская ливрея Меникля. После шаблонных речей на банкетах и на заседаниях научных обществ ему так приятно было отдаться одной из тех искусных блестящих импровизаций, которые делали его достойным потомком веселых трубадуров Прованса!

— А вот и Вальмажур! — объявил кучер и, нагнувшись, показал кончиком кнутa куда-то наверх.

Они съехали с большой дороги и петляли теперь по склонам горы Корду, по узкой дороге, скользкой из-за росших на ней кустиков лаванды; они ехали прямо по ним, и из-под колес струился приторный запах. На полпути до вершины горы, на небольшом плато у подножия черной, выщербленной башни ярусами лепились крыши фермы. Тут жили Вальмажуры на протяжении многих лет в том месте, где когда-то высился замок, название которого стало их фамилией. Кто знает? Быть может, эти крестьяне происходили от властителей Вальмажура, состоявших в родстве с графами Прованскими и с домом Бо. [14] Графы Прованские (род каталонского происхождения) некоторое время владели Провансом. Они долго боролись за власть (1142–1162) с домом Бо — феодальными властителями города Оранжа, род которых возник в IX веке и угас в 1530 году. Это предположение, довольно легкомысленно высказанное Руместаном, пришлось как нельзя более по вкусу Ортанс: таким образом легко объяснялась благородная осанка тамбуринщика.

Они обменивались этими соображениями, сидя в коляске, а Меникль у себя на козлах слушал и недоумевал. Фамилия Вальмажур была здесь очень распространена: были Вальмажуры верхние и Вальмажуры нижние, смотря по тому, обитали они в долине или на горе. «Выходит, они все из знатных господ!..» Лукавый провансалец не стал, однако, высказывать своих сомнений. Пока их карета медленно поднималась среди оголенного, но величественного ландшафта, вдохновенные речи Руместана перенесли девушку в самый настоящий исторический роман, в красочное сновидение о минувших веках. И когда Ортанс заметила наверху крестьянку, сидевшую вполоборота к ним на контрфорсе у подножия руин и разглядывавшую подъезжающих из-под приставленной к главам ладони, она представила себе, что это принцесса в остроконечном головном уборе, сидящая на своей башне в такой именно позе, в какой принцесс изображали на картинках.

Впечатление это не сразу рассеялось даже после того, как прибывшие, выйдя из кареты, очутились лицом к лицу с сестрой тамбуринщика, занятой плетением ивовых корзинок для шелковичных червей. Она не встала, хотя Меникль еще издали крикнул ей: «Эй, Одиберта! Тут гости к твоему брату». На ее тонком, правильном лице, удлиненном и зеленовато-смуглом, как маслина на ветке, не изобразилось ни радости, ни удивления; оно сохраняло сосредоточенность, сдвинувшую ее густые черные брови, как-то очень прочно соединившую их в одну прямую линию под упрямым лбом. Руместан, слегка смущенный этой сдержанностью, представился:

— Нума Руместан… Депутат…

— Я вас хорошо знаю, — серьезно сказала она и, положив работу рядом с собой, добавила — Заходите… Брат сейчас придет.