Альфонс Доде - Том 6. Нума Руместан. Евангелистка

Наконец старушку вызвали в Коммантри по случаю рождения внука, а декан, усматривая в этом милость господа к нему, бедному слабому человеку, и уповая на то, что совесть его теперь успокоится, немедленно принялся за дело. Проповедь свою он написал и отделал за два вечера — все эти мысли уже давно роились в его голове, притом столь бурно, что чуть не свели его с ума. Он попросил другого пастора, о предстоящей проповеди которого было уже объявлено, уступить ему очередь, и вот уже неделя, как весь протестантский Париж ждет проповеди знаменитого декана; голос его должен прозвучать в последний раз, как некогда, после многолетнего перерыва, на пострижении мадемуазель де Лавальер [70] Луиза-Франсуаза Лавальер (1644–1710), первая фаворитка Людовика XIV, после охлаждения к ней короля ушла в 1674 году в монастырь кармелиток и черев год приняла постриг. прозвучал голос Боссюэ.

Один за другим подъезжают экипажи, хлопают дверцы, кони бьют копытами землю, сверкают роскошные ливреи, а в коридорах стоит неумолчный гул толпы и дверь ризницы поминутно растворяется, чтобы впустить дьякона, пастора на покое или члена консистории.

— Здравствуйте!.. Мы тоже пришли.

• — Здравствуйте, здравствуйте, господин Арлес!

Я не читал объявления… Какая у вас тема?

— Из Евангелия, текст на сегодняшний день… Нагорная проповедь.

— Вы, вероятно, будете чувствовать себя так, словно вы в Мондардье, среди своих дровосеков?

— Нет, нет… Проповедь рассчитана именно на п. — риж… Мне еще надо сказать кое-что, прежде чем умереть…

Один из коллег Оссандона по богословскому факультету прошептал, уходя:. — Будьте осторожны, Оссандон!..

Декан молча покачал головой; он и так уж слишком долго прислушивался к таким советам. Ведь он еще раз побывал в особняке Отманов и просил эту безжалостную женщину только об одном: чтобы она сказала, где находится Лина. Он вызвался сам съездить за несчастной, сбитой с толку девушкой, чтобы вернуть ее нежно любящей матери. Г-жа Отман неизменно отвечала: «Я не знаю, где она… Господь призвал ее…» А когда пастор пригрозил, что в проповеди всенародно обличит ее, она сказала: «Что ж, господин декан, мы придем вас послушать…»

Так ты меня услышишь, подлая! В порыве гнева он ощупью поднимается по темной винтовой лестнице, ведущей на кафедру, отворяет дверцу и появляется среди моря света и воздуха, наполняющего огромный неф.

Старинная церковь Оратории, уступленная протестантам по Конкордату, [71] Конкордат — соглашение о положении церкви во Франции, заключенное Наполеоном I с папой Пием VII в 1801 году. — самый просторный, самый величественный из парижских храмов. Остальные, в особенности построенные недавно, недостаточно выражают религиозную идею. Аристократический храм на улице Рокепин, весь круглый, с белыми стенами, освещенными сверху, скорее похож на хлебный рынок. Храм св. Андрея — церковь либералов, своими широкими трибунами, поднимающимися амфитеатром, больше напоминает мюзик-холл. Между тем Оратория воплощает и символизирует всю догму Реформации и чистого христианства: здесь не горят свечи, нет икон, на высоких голых стенах одни только мраморные доски с изречениями из псалмов и стихами из Евангелия. Под сводами приделов, почти совершенно закрытых, стоят скамьи, хор упразднен, на месте алтаря высится орган. Вся жизнь храма сосредоточена у кафедры, вокруг длинного стола, который в будни накрыт скатертью, а по воскресеньям, когда бывают причастники, уставлен золочеными корзинами и чашами.

Этим и ограничивается вся церковная утварь. Такая простота, подчеркнутая высотой сводов и таинственностью цветных витражей, становится особенно торжественной, когда храм Оратории, как сегодня, полон народу, когда он черен от толпы, разместившейся на скамьях, переполняющей хоры и неровные ступени лестниц. Над главным входом сияет витраж с изображением ордена Почетного легиона на широкой пурпурной ленте — память о первом пасторе, награжденном после подписания Конкордата; отсветы витража торжественно расцвечивают весь храм, румянят стены, трубы органа и причастные чаши у подножия кафедры, к которой прикованы все взоры.

Стоя в темном углу, еще не видный прихожанам, Ос сан дон старается умерить волнение, от которого тяжело стучит его сердце всякий раз, когда он вступает на кафедру, чтобы отстаивать истину Христову. Как все ораторы и актеры, он наделен способностью различать лица сидящих в зале, поэтому он сразу замечает отсутствие Отмана на скамье членов приходского совета, зато видит прямо перед собою, как живую мишень для его речи, прямую фигуру жены банкира, ее тонкое бледное лицо с властным, магнетическим взглядом, которым она хочет испепелить его. А там, на хорах, согбенная фигура в тяжелой черной вуали — это мать, не преминувшая отозваться на его приглашение и взволнованная, очень, очень взволнованная…