Ирвинг Стоун - Жажда жизни - Повесть о Винсенте Ван Гоге

— Ваша резеда уже прорастает, — сказала она, облизывая губы. — Вы не взглянете на нее перед тем, как идти в галерею?

— Непременно, — ответил он. — А вы не проводите меня? Я хочу сказать. .. вы не покажете, где она?

— Чудак этот Винсент, право, чудак! Сам посадил резеду, и сам не знает, где она растет. — У нее была привычка говорить с людьми так, как будто их и нет рядом.

Винсент поперхнулся. Манеры у него, под стать его грузному телу, были неловкие, и он никак не мог найти нужных слов в разговоре с Урсулой. Они вышли во двор. Было холодное апрельское утро, но яблони стояли уже в цвету. Между домом Луайе и флигелем был небольшой фруктовый сад. Несколько дней назад Винсент посадил здесь мак и душистый горошек. Всходы резеды уже пробивались из земли. Винсент и Урсула присели на корточки лицом друг к другу, их головы почти соприкасались. От волос Урсулы исходил сильный, волнующий запах.

— Мадемуазель Урсула, — произнес Винсент.

— Да? — Она слегка отстранила от него голову и вопросительно улыбнулась.

— Я… я…

— Боже мой, да говорите же наконец! — Она проворно вскочила на ноги.

Он прошел с нею до двери флигеля.

— Скоро сюда придут мои малыши, — заговорила Урсула. — А вы не опоздаете в галерею?

— Нет, я успею. Я дохожу до Стрэнда за сорок пять минут.

Она не знала, что еще сказать, и, ничего не придумав, закинула руки и стала ловить у себя на затылке выбившуюся прядь волос. Грудь у нее, при ее тонкой фигуре, была удивительно полная.

— Где же та брабантская картина, которую вы обещали мне для детского сада? — спросила она.

— Я послал репродукцию одной картины Сезара де Кока в Париж. Он хочет сделать на ней надпись специально для вас.

— Ах, как это мило! — Она захлопала в ладоши и начала кружиться на месте, потом снова повернулась к нему. — Иногда вы, господин Ван Гог, бываете просто очаровательны, но только иногда!

Она улыбнулась ему прямо в лицо и хотела уйти. Он схватил ее за руку.

— Ночью я придумал вам имя. Я буду звать вас l’ange aux poupons [1] ангел малышей (фр.) .

Урсула откинула голову и громко расхохоталась.

— L’ange aux poupons! — воскликнула она. — Пойду скажу маме!

Она вырвала у него свою руку, расхохоталась, взглянув на него через плечо, и побежала к дому.

Винсент надел цилиндр, взял перчатки и вышел на Клэпхем-роуд. Здесь, вдалеке от центра Лондона, дома стояли привольно, вразброс. Во всех садах цвела сирень, боярышник и ракитник.

Было четверть девятого, а к Гупилю надо было поспеть к девяти. Ходил он быстро, и по мере того как дома теснились друг к другу плотнее, все больше людей, спешивших на службу, попадалось ему навстречу. Ко всем этим прохожим он испытывал необычайно дружелюбное чувство: они ведь тоже знали, как это чудесно — быть влюбленным.

Он шел по набережной Темзы, потом через Вестминстерский мост, потом миновал Вестминстерское аббатство и здание парламента и, выйдя на Стрэнд, свернул к дому номер семнадцать на Саутгемптон-стрит, где помещался лондонский филиал фирмы «Гупиль и компания» — торговля картинами и эстампами.

Проходя через главный салон, застланный толстыми коврами и затененный пышными занавесями, он увидел полотно, на котором было изображено нечто вроде длинной, в шесть ярдов, рыбины или дракона; над чудищем парил какой-то человечек. Картина называлась «Архангел Михаил, поражающий сатану».

— На литографском столе лежит для вас посылка, — сказал Винсенту один из приказчиков в салоне.

За салоном, где висели полотна Милле, Боутона и Тернера, была комната с офортами и литографиями. Сделки же обычно совершались в третьей комнате — она и выглядела иначе, чем две первые, гораздо более напоминая деловую контору. Вспомнив, как одна женщина покупала вчера уже перед закрытием последнюю в этот день картину, Винсент расхохотался.

— Мне эта картина, Гарри, совсем не нравится, а тебе? — спрашивала она мужа. — Собака тут точь-в-точь такая, как та, что укусила меня прошлым летом в Брайтоне.

— Послушай, любезный, — сказал Гарри, — на что нам собака? Моя хозяйка из-за собак и так вечно лается.

Винсент понимал, что он продает сущую дрянь. Большинство клиентов не имело и понятия о том, что они покупают. Они платили огромные деньги за дешевку, за ерунду, но какое до этого дело ему? От него требовалось лишь одно — чтобы торговля эстампами приносила доход.

Он вскрыл посылку от Гупиля, из Парижа. Там была картина Сезара де Кока с собственноручной его надписью: «Винсенту Ван Гогу и Урсуле Луайе — Les amis de mes amis sont mes amis» [2] друзья моих друзей — мои друзья (фр.) .