Джеймс Джойс - Избранные произведения. Том I

Стивен неподвижно смотрел на носки своих башмаков; они сидели на скамье в Грине.

— Это было лучшее, что я мог сделать, — сказал он.

— Ага. Такое лучшее, что хуже некуда. Ни одна девица с каплей мозгов не стала бы тебя слушать. Это так не делают, старина. Ты за ней гонишься как оголтелый, весь в поту подбегаешь и выпаливаешь, пыхтя: «Давай ляжем». Ты что, пошутить хотел?

— Да нет, я вполне серьезно. Я думал, она могла бы… Сказать честно, не знаю, что я думал. Я ее увидел, как я тебе говорил, пустился бежать за ней и выложил, что у меня было на уме. Мы дружили уже давно… А теперь, похоже, я вел себя как свихнувшийся.

— Ну, это нет, — сказал Линч, надувая грудь, — не свихнувшийся, но ты поступил до того странно.

— Если бы я пустился за ней и сделал бы предложение, хочу сказать, предложил бы брак, ты бы не говорил, что я поступаю странно.

– [Нет-нет] Даже в этом случае…

— Нет-нет, не обманывай себя, не говорил бы. Тогда ты бы мне нашел оправдание.

— Что ж, в браке есть нечто относительно здравое, разве не так?

— Для твоего обычного человека, возможно, — но только не для меня. Ты читал когда-нибудь описание обряда бракосочетания в Служебнике?

— Не заглядывал.

— Так прочитай. Ты живешь как протестант, как католик ты себя проявляешь только в спорах. Так вот, этот обряд я не принимаю: он не настолько здрав, как ты думаешь. Мужчина, что клянется перед всем миром любить женщину, пока смерть его с нею не разлучит, не говорит здраво, ни с позиции философа, знающего, что такое изменчивость, ни с позиции здравого мирянина, знающего, что в таких делах безопасней быть зрителем, чем актером. Того, кто клянется совершить нечто, что вовсе не в его власти, нельзя расценивать как здравого человека. Что до меня, то я не верю, чтоб хоть когда-нибудь бывал случай такой неистовой и сильной страсти, которая бы давала право сказать своему предмету обожания: «Я мог бы любить тебя вечно». Ты должен понять важность Гёте…

— Тем не менее брак — это обычай. А следовать обычаю — признак здравомыслия.

— Это признак обычности, то есть ординарности. Допускаю, что из обычных людей многие обладают здравомыслием, и точно знаю, что многие пребывают в заблуждениях. Только способность быть обманутым, будь то другими или самим собой, никак нельзя считать частью здравомыслия. Скорей уж надо спросить, не толкает ли себя человек в нездоровое состояние, когда добровольно обманывает себя или позволяет, чтобы другие его обманывали.

— Как бы там ни было, ты действовал недипломатично.

— С этим никто не спорит, — сказал Стивен, вставая, — но только любая настоящая дипломатия всегда нацеливается на какой-нибудь особо лакомый плод. И как ты думаешь, какой плод принесла бы дипломатия Крэнли, пускай она и замечательна сама по себе? Какой плод она могла бы принести мне, если бы я дипломатично предложил брак — конечно, не считая супруги, что «увидит мое чистое богобоязненное житие»? [58] Ср. 1Пет. 3: 2. Скажи-ка!

— Сок плода, — отвечал Линч, тоже вставая; вид его показывал крайнюю усталость и жажду.

— Самое женщину, ты хочешь сказать?

— Вот именно.

В молчании пройдя по дорожке метров двадцать, Стивен промолвил:

— Я люблю, чтобы женщина отдавала себя. Люблю принимать… У этой публики считается злом продавать святыню за деньги. Но то, что они называют храмом Духа Святого, — это уж точно нельзя выставлять на продажу! Это разве не симония?

— Ты ведь хочешь продавать свои стихи, правда? — спросил Линч резко. — И притом публике, которую ты, по собственным словам, презираешь.

— Я не собираюсь запродавать мой поэтический дар. Я жду от публики вознаграждения за мои стихи, потому что, как я считаю, мои стихи принадлежат к духовным активам государства. В этом обмене ничего симонического. Я не продаю того, что Глинн именует божественный afflatus [59] Вдохновение (лат.). ; я не клянусь любить и почитать публику, а также повиноваться ей по гроб жизни. Не так ли? Тело женщины — телесный актив государства;» если она пускает его в оборот, она может продавать его как шлюха, или как замужняя женщина, или незамужняя работница, или любовница, наконец. Но женщина еще, между прочим, человеческое существо, а любовь и свобода человеческого существа — это уже не актив государства. Может ли государство продавать и покупать электричество? Нет, не может. Симония отвратительна, ибо она возмущает наши понятия о том, что для человека возможно и что невозможно. Человеческое существо может употребить свою свободу на то, чтобы производить или принимать, любовь же — чтобы плодиться или давать удовлетворение. Любовь дает, свобода берет.» Женщина в черной соломенной шляпке отдала нечто, прежде чем продала тело государству; Эмма продастся государству, но не даст ничего.