Стивен стоял на одной из ступеней портика, но Крэнли не уважил его никаким знаком приветствия. Стивен вставил несколько фраз в разговор, но по-прежнему его присутствие не удостоилось внимания Крэнли. Подобный прием ничуть не обескуражил его, хотя довольно заинтриговал, и он выжидал спокойно своего часа. Один раз он обратился напрямик к Крэнли, однако не получил ответа. Ум его начал это переваривать, и в конце концов переваривание отразилось в продолжительной улыбке. Пока он так получал удовольствие, улыбаясь, он заметил, что за ним наблюдает Линч. Линч отделился от компании и сказал: «Добрый вечер». Потом он вынул из бокового кармана пачку сигарет «Вудбайн» и протянул одну Стивену со словами:
— Пяток на пенни.
Зная, что Линч живет в большой бедности, Стивен взял сигарету с признательностью. В молчании они курили несколько минут, и наконец вся компания в портике тоже смолкла.
— У тебя есть копия твоего доклада? — спросил Линч.
— А тебе нужно?
— Я бы хотел прочесть.
— Завтра вечером захвачу тебе, — сказал Стивен, поднимаясь по ступенькам выше.
Он подошел к Крэнли, который стоял, прислонясь к колонне и глядя прямо перед собой, и легким жестом тронул его за плечо.
— Мне надо поговорить с тобой, — сказал он.
Крэнли медленно повернулся и поглядел на него. Затем спросил:
— Сейчас?
— Да.
Они направились по Килдер-стрит, ничего не говоря. Когда они подошли к Грину, Крэнли сказал:
— Я еду домой в субботу. Может, мы дойдем до станции Харкорт-стрит? Я хочу посмотреть час отправления поезда.
— Хорошо.
На станции Крэнли очень долго разглядывал расписания поездов и делал таинственные выкладки. Затем он проследовал на платформу и продолжительно наблюдал, как перецепляют паровоз от товарного поезда к поезду пассажирскому. Паровоз пускал пары, оглушительно свистел и катил волны густого дыма к своду вокзала. Крэнли сказал, что машинист родом из его мест, сын одного сапожника из Тайнахили. Паровоз совершил серию неуверенных рывков и наконец приладился к поезду. Машинист высунулся сбоку и апатично смерил поезд неспешным взглядом.
— Я думаю, ты бы назвал его чумазым Джейсусом, — сказал Крэнли.
— Крэнли, — произнес Стивен, — я оставил Церковь.
При этих словах Крэнли взял его под руку, они вышли с платформы и спустились по лестнице. Как только они были вновь на улице, он ободряюще спросил:
— Так ты оставил Церковь?
Стивен передал всю беседу фраза за фразой.
— Так значит, ты уже совсем не веришь?
— Я не могу верить.
— Но в прежнее время ты мог.
— Теперь не могу.
— Если бы захотел, ты бы смог и теперь.
— Ну значит, не хочу.
— Но ты уверен, что ты не веришь?
— Абсолютно уверен.
— Почему ты не идешь к причастию?
— Потому что я не верую.
— А ты бы не причастился кощунственно?
— Зачем это мне?
— Ради матери.
— Не вижу, почему я это должен.
— Твоя мать будет мучиться. Ты говоришь, что ты не веришь. Гостия это для тебя кусочек простого хлеба. И ты бы не съел кусочек простого хлеба, чтобы не причинять матери страданий?
— Во многих случаях съел бы.
— А почему не в этом случае? Тебя разве что-нибудь останавливает от кощунства? Раз ты не веруешь, тебя ничто не должно.
— Погоди минуту, — сказал Стивен. — В данный момент совершение кощунства меня отталкивает. Я продукт католичества. Меня запродали Риму еще до моего рождения. Теперь я порвал цепи рабства, но я не могу вмиг избавиться от всех чувств, что были в моей натуре. На это потребно время. Но если бы возник случай крайней необходимости — например, речь шла бы о моей жизни — я бы совершил любую чудовищность с гостией.
— Многие католики сделали бы то же самое, — сказал Крэнли, — если бы речь шла об их жизни.
— Верующие католики?
— Ну да, верующие. Выходит, по тому, как ты себя проявляешь, ты верующий.
— Я совсем не из страха отстраняюсь от кощунства.
— Тогда из-за чего?
— Я не вижу оснований совершить кощунство.
— Но ты всегда исполнял пасхальный долг. Почему же меняться? Это ведь для тебя одна насмешка, комедия.
— Когда я ломаю комедию, это акт подчинения, публичный акт подчинения Церкви. Я не буду подчиняться Церкви.
— Даже если это только комедия?
— Это комедия с целью. Внешняя видимость сама по себе ничто, но она многое значит.
— Ты снова говоришь как католик. Гостия это ничто по внешней видимости — кусок хлеба.
— Согласен: и все равно я настаиваю на непокорности Церкви. Больше я подчиняться не буду.
Читать дальше