Джеймс Джойс - Избранные произведения. Том II

Отдай и ключ. Все отдай. Он спросит про него. По глазам было видно.

— В конечном счете… — начал Хейнс.

Стивен обернулся и увидал, что холодный взгляд, смеривший его, был не таким уж недобрым.

— В конечном счете, мне кажется, вы способны достичь свободы. Похоже, что вы сами себе господин.

— Я слуга двух господ, — отвечал Стивен, — или, если хотите, госпож, англичанки и итальянки.

— Итальянки? — переспросил Хейнс.

Полоумная королева, старая и ревнивая. На колени передо мной.

— А некто третий, — продолжал Стивен, — желает, чтобы я был у него на побегушках.

— Итальянки? — спросил снова Хейнс. — Что это значит?

— Британской империи, — пояснил Стивен, покраснев, — и Римской святой соборной и апостольской церкви.

Прежде чем заговорить, Хейнс снял с нижней губы приставшие крошки табака.

— Вполне понимаю вас, — спокойно заметил он. — Я бы даже сказал, для ирландца естественно так думать. Мы в Англии сознаем, что обращались с вами несправедливо. Но повинна тут, видимо, история.

Гордые полновластные титулы прозвучали в памяти Стивена победным звоном медных колоколов: et unam sanctam catholicam et apostolicam ecclesiam [53]— неспешный рост, вызревание догматов и обрядов, как его собственных заветных мыслей, химия звезд. Апостольский символ [54]в мессе папы Марцеллия [55], голоса сливаются в мощное утверждающее соло, и под их пение недреманный ангел церкви воинствующей обезоруживал ересиархов и грозил им.

Орды ересей в скособоченных митрах разбегаются наутек: Фотий, орава зубоскалов, средь коих и Маллиган, Арий, воевавший всю жизнь против единосущия Сына Отцу, Валентин, что гнушался земным естеством Христа, и хитроумный ересиарх из Африки, Савеллий, по чьим утверждениям Отец Сам был собственным Сыном [56].

Слова, которые только что сказал Маллиган, зубоскаля над чужеземцем.

Пустое зубоскальство. Неизбежная пустота ожидает их, всех, что ткут ветер [57]: угрозу, обезоруживанье и поражение несут им стройные боевые порядки ангелов церкви, воинство Михаила [58], в пору раздоров всегда встающее на ее защиту с копьями и щитами.

Браво, бис! Продолжительные аплодисменты. Zut! Nom de Dieu! [59]

— Я, разумеется, британец, — продолжал голос Хейнса, — и мыслю я соответственно. К тому же мне вовсе не хочется увидеть свою страну в руках немецких евреев. Боюсь, что сейчас это главная опасность для нашей нации.

Двое, наблюдая, стояли на краю обрыва — делец и лодочник.

— Плывет в Баллок.

Лодочник с неким пренебрежением кивнул на север залива.

— Там будет саженей пять [60], — сказал он. — Туда его и вынесет после часу, когда прилив начнется. Нынче девятый день.

Про утопленника. Парус кружит по пустынной бухте, поджидая, когда вынырнет раздутый мешок и обернет к солнцу солью беленное вспученное лицо.

А вот и я.

Извилистой тропкой они спустились к неширокому заливчику. Бык Маллиган стоял на камне без пиджака, отшпиленный галстук струился по ветру за плечом. Поблизости от него юноша, держась за выступ скалы, медленно по-лягушачьи разводил зелеными ногами в студенистой толще воды.

— А брат с тобой, Мэйлахи?

— Да нет, он в Уэстмите, у Бэннонов.

— Все еще? Мне Бэннон прислал открытку. Говорит, подцепил себе там одну молоденькую. Фотодевочка, он ее так зовет.

— Заснял, значит? С короткой выдержкой?

Бык Маллиган уселся снять башмаки. Из-за выступа скалы высунулось красное отдувающееся лицо. Пожилой мужчина вылез на камни, вода блестела на его лысине с седоватым венчиком, вода струилась по груди, по брюху, капала с черных мешковатых трусов.

Бык Маллиган посторонился, пропуская его, и, бросив взгляд на Хейнса и Стивена, ногтем большого пальца [61]набожно перекрестил себе лоб, уста и грудную клетку.

— А Сеймур опять в городе, — сказал юноша, ухватившись снова за выступ. — Медицину побоку, решил в армию.

— Да иди ты, — хмыкнул Бык Маллиган.

— На той неделе уже в казарму. А ты знаешь ту рыженькую из Карлайла, Лили?

— Знаю.

— Прошлый вечер на пирсе с ним обжималась. У папаши денег до черта.

— Может, она залетела?

— Это ты Сеймура спроси.

— Сеймур — кровопускающий офицер! — объявил Бык Маллиган.

Кивнув самому себе, он стянул с ног брюки, выпрямился и изрек избитую истину:

— Рыжие бабы блудливы как козы.

Встревоженно оборвав, принялся щупать свои бока под вздувшейся от ветра рубашкой.

— У меня нет двенадцатого ребра [62], — возопил он. — Я Uebermensch [63]. Беззубый Клинк и я, мы сверхчеловеки.

Он выпутался из рубашки и кинул ее к вороху остальной одежды.