Джеймс Джойс - Избранные произведения. Том II

— Живей пошевеливайся, бездельник! — вскричал ему стучавший в окно. — Вели позаботиться о наших конях. А нам подай лучшего, что только найдется в твоей дыре, ибо, клянусь, добрый ужин не повредил бы нашим желудкам.

— Увы, добрые господа! — отвечал ему на это хозяин. — В моем нищем доме и в погребе и в кладовке хоть шаром покати. Право, совсем не знаю, что и предложить вашим милостям.

— Что это ты там мелешь? — вскричал при этих словах второй из прибывших, человек с весьма приятными и живыми чертами лица. — Так-то ты принимаешь королевских гонцов, толстопузый мошенник!

Лицо хозяина изменилось во мгновение ока.

— Прошу вас, смилуйтесь, благородные рыцари! — смиренно взмолился он. — Коль скоро вы гонцы нашего короля (да оградит бог Его Величество!), у вас не будет нужды ни в чем. Клянусь, друзьям короля (да благословит бог Его Величество!) не придется поститься в моем доме.

— Так живо принимайся за дело! — воскликнул прежде молчавший путник, в ком вся наружность выдавала любителя хорошо поесть. — Чего там у тебя найдется для нас?

Вновь низко кланяясь, хозяин ему отвечал:

— Не окажете ли вы честь, достойнейшие рыцари, моим паштетам из молодых голубей, бифштексам из оленины, седлу теленка, утке, зажаренной с румяным беконом, кабаньей голове с фисташками, чаше сладкого заварного крема, пудингу с рябиновым соком и кувшину старого рейнского?

— Гром и молния! — вскричал вопрошавший. — Вот это по мне! Фисташки!

— Ага! — рассмеялся путник с приятными чертами лица. — Нечего сказать, нищий дом и пустая кладовка! Он славный шутник, этот негодяй.

Стало быть, входит Мартин и спрашивает, где Блум.

— Где ему быть? — отвечает Ленехан. — Обирает вдов и сирот.

— Правда это или нет, — спрашивает Джон Уайз, — то, что я рассказывал Гражданину про Блума и его связи с Шинн Фейн?

— Да, это правда, — говорит Мартин, — или, по крайней мере, так про него наушничают.

— Это кто же наушничает? — спрашивает Олф.

— Я, — отвечает Джо. — У меня шапка с наушниками.

— Но, в конце концов, — рассуждает Джон Уайз, — почему еврей не может любить свою родину точно так же, как и всякий другой?

— Отчего бы нет? — Дж. Дж. на это ему. — Если только он знает, где его родина [1234].

— Он что, еврей или же он язычник или католик или методист или, черт дери, еще что-то? — Нед спрашивает. — Кто он такой вообще? Я вам не в обиду, Крофтон.

— Мы его не желаем, — говорит Крофтер, оранжист или пресвитерианец.

— Кто такой Джуниус [1235]? — говорит Дж. Дж.

— Он — отпавший еврей, — объясняет Мартин, — родом откуда-то из Венгрии, и это именно он придумал все планы насчет венгерской системы [1236]. У нас в муниципалитете про это знают.

— А он не родственник дантиста Блума? — спрашивает Джек Пауэр.

— Нет, просто однофамильцы, — Мартин ему. — Его настоящая фамилия Вираг. Фамилия отца его, который отравился. Он получил разрешение сменить фамилию, то есть не он, а еще отец.

— Тоже мне новый мессия для Ирландии! — говорит Гражданин. — Остров мудрецов и святых!

— Что же, они все еще ждут своего искупителя, — говорит Мартин. — В этом смысле и мы как они.

— Верно, — продолжает Дж. Дж., — и про каждого новорожденного мужского пола они думают, что этот, может, и есть мессия. Так что у них, надо полагать, каждый еврей себе места не находит, пока не узнает, кем стал, отцом или матерью.

— Ждет, что ему вот-вот малец, — добавляет Ленехан.

— Мать честная, — вспоминает тут Нед, — видели бы вы Блума перед тем, как у него сын родился, тот, что умер потом. Помню, я его встретил на южном рынке, он там покупал детское писание, а дело-то еще было за полтора месяца до родов.

— En ventre de sa mere [1237], — говорит Дж. Дж.

— И это, по-вашему, мужчина? — Гражданин спрашивает.

— Интересно, он хоть разок сумел вообще задвинуть, — говорит Джо.

— Ну, как-никак, двое детей народилось, — Джек Пауэр на это.

— И кого ж он подозревает? — спрашивает Гражданин.

Ей— ей, в каждой шутке есть доля правды. Ни то ни се, сущий гермафродит, вот он кто. Сикун говорит в этом своем отеле он что ни месяц регулярно в постель головные боли как есть тебе баба с женским делом [1238]. Да знаете, что я скажу, если на то пошло? Одна бы польза была, если б ухватить вот такого вот недоноска за шкирку, да и шарахнуть в море к едрене Фанни. Оправданная мера самозащиты. А что, скажете, это по-человечески, огрести даровых пять фунтов и смыться, не поставивши людям хоть по единой пинте. Эх, господи благослови! Да тут не будет и блоху утопить.