Эрнест Хемингуэй - Смерть после полудня

Поклонившись президенту, матадоры вновь надевают береты, нахлобучивая их поплотнее, и отправляются к ограде. Парадная колонна разбивается, когда матадоры, поприветствовав публику, передают свои тяжелые, золототканые, усыпанные самоцветами парадные плащи в руки друзей или почитателей, чтобы те развесили их на ограде, защищающей передние зрительские места; иногда ведающий шпагами ассистент относит плащ непосредственно кому-то из зрителей, как правило, певцу, танцовщице, врачу-шарлатану, авиатору, актеру кинематографа, политику или прочей знаменитости-однодневке, которая оказалась в одной из лож. Совсем юные или отъявленно циничные матадоры передают плащи агентам-устроителям коррид из других городов, когда те навещают Мадрид, или же газетным критикам. Самое правильное, когда матадор поручает свой плащ заботе друзей. Впрочем, лучше бы не удостаиваться такой чести. Что и говорить, это приятный комплимент, когда у тореро день сложился и все прошло отлично. А если он сядет в лужу? Видимая преданность матадору, который — то ли по невезенью, то ли из-за неудачного быка или, скажем, происшествия, лишившего уверенности, или вследствие расшатанных нервов после ранения и потери формы — покрывает себя позором и доводит публику до такого негодования, что вынужден покидать арену под защитой полиции, опустив голову под градом кожаных подушечек, бросает тень и на тебя самого, когда ассистент-шпажист воровато пробирается к тебе за плащом. Или, скажем, ассистент уже видит приближение катастрофы и, не дожидаясь последнего быка, заранее спешит за плащом, который был принят с такой гордостью, хотя теперь выяснилось, что он обтягивал опозоренные плечи. И вот этот яркий плащ бегом несут через всю арену, летят подушки, а полиция гоняется за кое-кем из зрителей повспыльчивей, которые кинулись с кулаками на твоего матадора.

Бандерильеро тоже поручают свои плащи друзьям, чтобы те в них покрасовались, но эта честь чисто формальная, коль скоро их плащи смотрятся по-королевски лишь на расстоянии, зачастую поношены, неоднократно пропитаны потом и подбиты все той же вечной полосатой тканью, что, кажется, идет на подкладку жилетов по всему миру, к тому же сами бандерильеро относятся к этому обычаю с иронией.

Когда парадные плащи наконец розданы или развешены, тореро разбирают с ограды заранее заготовленные боевые плащи, в то время как рабочие арены разравнивают песок, взрыхленный процессией верховых пикадоров, упряжных мулов для вытаскивания бычьих и конских трупов, а также копытами альгвазилских лошадей. Меж тем двое оставшихся матадоров (если бой «шестибыковый») вместе со своими квадрильями перемещаются в кальехон, то есть узкий проход между красными ограждениями барреры и передним зрительским рядом. Матадор, поджидающий своего быка, берет себе один из боевых плащей из плотного перкаля. Обычно тот розовый снаружи, внутри желтый, с широкой жесткой каймой, просторный и длинный, так что, вздумай матадор в него закутаться, подол прикроет колени. Матадор встает за одной из тех небольших дощатых кабинок, что выстроены на арене возле барреры и которые, с одной стороны, достаточно широки, чтобы там укрылось два человека, а другой — достаточно узки, чтобы за них можно было быстро заскакивать; а альгвазилы подъезжают к президентской ложе за ключом к красной двери ториля, того загона, где стоит и ждет бык. Президент швыряет ключ, и если кто-то из альгвазилов сумеет поймать его своей шляпой с пером, публика рукоплещет. Не получится — свистит. Впрочем, зритель воспринимает этот ритуал не очень серьезно. Упавший на песок ключ подбирает кто-то из рабочих арены, отдает его альгвазилам, те галопом пересекают арену, дают ключ привратнику ториля, мчатся обратно, салютуют президенту и скачут на выход, после чего рабочие вновь заглаживают следы копыт на песке. К моменту, когда разравнивание закончено, арена совершенно пуста, если не считать матадора за кабинкой-укрытием, или бурладеро, и двух бандерильеро на противоположных сторонах арены, плотно вжавшихся в ограду. Воцаряется мертвая тишина, все глядят на красные дощатые ворота. Президент подает сигнал платком, звучит горн, и суровый, седовласый, широкоплечий старик — зовут его Габриэль — в костюме опереточного тореадора (купленном для него на народные деньги, по подписке) отмыкает ворота ториля и, натужно распахнув их, убегает, открывая взгляду коридор с низким потолком.