Брет Гарт - Предки Питера Эзерли

Приходится признать, что знакомство Скороспелки с цивилизацией не ознаменовалось каким-либо решительным улучшением ее нравов. После открытия знаменитой жилы «Эврика» можно было видеть, как обычно в таких случаях, наплыв игроков и содержателей кабачков, — но это принималось как нечто само собой разумеющееся. Досадно было другое — после постройки церкви и нового здания школы возникла необходимость запирать двери, вместо того чтобы держать их открытыми для любопытства и соблазна проезжих. Движимое имущество уже нельзя было оставлять ночью на улице, полагаясь, как прежде, на взаимное доверие граждан. Появление большего количества денег в стане и установление процентов положили конец обычаю брать друг у друга взаймы. Люди победнее либо воровали все необходимое, либо добывали его другим столь же нескромным способом. На единственной улице поселка, длинной и неровной, можно было увидеть людей побогаче, но в большинстве своем они утратили суровое достоинство первых поселенцев, а хорошенькие личики гуляющих барышень почти все были нарумянены. Во время перемен, происходивших в Скороспелке, ее юная неиспорченная натура, можно сказать, боролась со зрелыми пороками цивилизации, а через два года исчезло даже самое название поселка. Особым постановлением местной законодательной власти растущий город был переименован в Эзерли, по имени Питера Эзерли, владельца прииска «Эврика». Питер Эзерли принес в дар городу «Водокачку» и «Водочную мельницу», как теперь называли новую гостиницу с ее барами, отделанными позолотой. Однако даже в самый последний момент новое название оставалось под сомнением. Романтически настроенная дочь пастора высказала соображение, что мистера Эзерли теперь следует называть «Эзерли из Эзерли». Этот аристократический титул находился в таком противоречии с демократическими принципами, что оппозиция только тогда отступила, когда кто-то скромно заметил, что каждый может называть Питера Эзерли «Эзерли из бывшей Скороспелки».

Возможно, что именно этот случай впервые пробудил в Питере Эзерли мысль о значении его имени и породил некоторое беспокойство относительно его происхождения. Откровенно говоря, отец Питера Эзерли был просто приверженным к сельской жизни эмигрантом из Миссури, а его мать стирала на поселенцев. На пути в Калифорнию Эзерли очень страдали от жажды и голода, к тому же они были захвачены индейцами, которые десять месяцев продержали их в плену. Мистер Эзерли-старший уже не смог оправиться от лишений, перенесенных в плену; он умер вскоре после того, как миссис Эзерли родила близнецов — Питера и Дженни. Этих сведений Питеру Эзерли было маловато для того, чтобы прославить свое имя с помощью ближайших предков; однако «Эзерли из Эзерли» звучало приятно и, как выразилась молодая особа, напоминало о феодальных временах и почестях. Считалось вполне достоверным (и это отмечалось даже в кратких записях о знаменательных событиях в жизни семьи на первом листке библии), что прадед Питера Эзерли был англичанин, который переселился со своим единственным сыном во владения его величества в Виргинию. Однако неизвестно, был ли он осужден на изгнание за религиозные или политические убеждения или просто принадлежал к числу «новичков», отданных на выучку, которые составляли большую часть американской иммиграции в те времена. И все-таки «Эзерли» было, несомненно, английское имя, оно даже внушало мысль о почтенных и владетельных предках, и Питер им гордился. Он косился на своих сограждан — ирландцев и немцев — и любил поговорить о «породе». Но два обстоятельства огорчал его: внешностью он совсем не походил ни на англичанина, которого можно было увидеть на сцене театра в Сан-Франциско, ни на старателя приискового района, а акцент у Питера Эзерли был, несомненно, юго-западный. Он был высокого роста, смуглый, с глубоко посаженными глазами на неподвижном лице; в тридцать с лишним лет у него была все еще прямая, во гибкая и мускулистая фигура. Его легко можно было бы принять за обычного американца, если бы не одна особенность — нос у Питера был явно римский, что придавало ему аристократический вид. Чем-то он походил на Авраама Линкольна, а рост, меланхолическая фигура, длинные руки и ноги напоминали Дон-Кихота; ничто не выдавало в нем англичанина.

Вскоре после того, как город получил имя Эзерли, произошло событие, которое вначале поколебало, а затем еще более укрепило тихую мономанию Питера.