Анри Монфрейд - Приключения в Красном море. Книга 2 [Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс]

Старший Корн, без участия которого не обходилось ни одно дело, пользовался безграничным доверием своего патрона, незаурядной личности, выпускника политехнической школы господина Блюма (кстати, он не имеет ничего общего с Леоном Блюмом). Застенчивый, скромный, краснеющий по любому поводу, Марсель завидовал этому доверию, которого был лишен, хотя считал, что именно он заслуживает такого отношения. Подстегиваемый гордостью и завистливым честолюбием, он с тех пор лелеял надежду занять однажды место отца. Ждать, когда старший Корн достигнет возраста, позволяющего получить должность вполне законным путем, его не устраивало. И Марсель решил оказать давление на таинственные силы, ведающие судьбой. В соответствии с принципом, взятым на вооружение людьми бессовестными, который гласит, что цель оправдывает средства, он тайно навестил господина Блюма. Смущенное и опечаленное лицо молодого человека обещало весьма важные признания, но то, что он изложил своим срывающимся голосом, превзошло все ожидания патрона: этот добродетельный сын с отвагой, достойной пера Корнеля, разоблачил злоупотребления своего отца, который, пользуясь слепым доверием патрона, брал немалые взятки.

Потеревшись среди поставщиков и выведав то, что ему было нужно, он действительно сумел получить неопровержимые доказательства виновности старшего Корна. Блюм, гораздо больше возмущенный поведением сына, чем махинациями отца, довольно резко выставил Марселя вон и сразу же велел позвать своего директора. Несмотря на письменные свидетельства, оказавшиеся в его распоряжении, он все еще не мог поверить в виновность человека, который за тридцать лет службы не дал ни разу повода усомниться в своей честности. Поэтому патрону претили какие-либо увертки. Он сразу показал Корну компрометирующие его документы.

Немного смутившись, Корн улыбнулся — но это не была улыбка виноватого человека — и сказал:

— Вероятно, я допустил ошибку, что не рассказал вам об этом раньше, господин Блюм, так как действительно я уже давно получаю риторно [6] Риторно — компенсация расходов, благодаря которым получается прибыль. ( Примеч. пер .) , в отдельных случаях я даже требую их уплаты. Кажется, таким образом менее чем за десять лет мы получили более миллиона чистых прибылей…

— Кто это мы?

— Да наша фирма, черт побери! Вы обнаружите разницу между ввозной стоимостью товаров и той, которую я реально оплатил в счетах, в графе «прибыль и убытки». Если бы я этого не делал, то риторно получал бы кто-то другой, и эта сумма не была бы тогда учтена в соответствующей графе…

Блюм, у которого отлегло от сердца, протянул своему директору руку:

— Я надеюсь, Корн, вы не подозреваете меня в том, что я хотя бы на минуту поверил в справедливость этих, с позволения сказать, разоблачений?

— А если бы и так? Тем хуже для меня. Однако в этом случае мне было бы неприятно сознаваться в своей маленькой хитрости, потому что я произвел бы впечатление человека, который обеспечивает себе гарантию доверия на будущее. Но поскольку теперь вам все известно, забудем об этом.

Блюм не захотел разбивать сердце старого Корна, сообщая о гнусном предательстве сына; он сослался на анонимное письмо, но так как показать его не смог, Корн заподозрил происки какого-нибудь завистливого подчиненного и украдкой сам произвел расследование. Через три дня тайна была раскрыта. Он, вероятно, убил бы своего сына, если бы опасение, что он отдаст Богу душу, не возникло в самом начале взбучки, которую устроил Марселю отец.

Вечером того же дня, когда сын был сурово наказан, Марсель Корн явился ко мне, весь в шишках, с опухшим лицом, большим синяком под глазом и рукой на перевязи.

Чтобы объяснить свое плачевное состояние и предупредить дурное впечатление от поступка, о котором его отец непременно бы мне сообщил, Марсель сознался в нем сам, но представил дело таким образом и объяснил свое поведение такими мотивами, что получалось, будто вел он себя если не совсем порядочно, то заслуживающим снисхождения образом, по крайней мере выступая в роли героической жертвы, окруженной чуть ли не ореолом мученика.

Он пустил в ход несоответствия между грубым характером отца и болезненной чувствительностью матери. К слову сказать, меня огорчал этот странный мезальянс бывшего старшего мастера с дочерью ученого Сен-Клер Девиля, женщиной утонченной и деликатной, столь же мягкой и благонравной, сколь ее супруг был резким и порой даже грубым. Воспоминание об этой интимной драме смягчило мое суровое отношение к сыну.