Анри Монфрейд - Приключения в Красном море. Книга 2 [Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс]

Молодой секретарь встречает меня у дверей и ведет прямо к своему начальнику.

Тот встречает меня с учтивостью, усаживает в кресло и предлагает закурить. Секретарь тихо удаляется.

— Простите меня, — сразу же говорит комиссарио, — за то, что я несколько отсрочил ваш выход на берег. Мне нужно было вас видеть. Скажите, это вы писали его превосходительству губернатору по поводу событий… в Такалае?

— Да, я, и я прибыл в Массауа, чтобы дать вам необходимые разъяснения по данному поводу…

— Но… это мы должны если не объясниться, то хотя бы извиниться перед вами за оплошность аскера, осмелившегося предстать перед вами без формы. Впрочем, он был наказан как следует. Но, нисколько не снимая с него вины, я должен указать на некоторые смягчающие обстоятельства. Дело в том, что накануне вашего прибытия его оповестили о возможной попытке шпионажа перед высадкой турецкого десанта. Наши войска еще не успели подойти, чтобы обеспечить защиту этого уязвимого пункта. Местному гарнизону было предписано усилить бдительность, и поэтому, завидев неизвестного человека, солдаты переполошились. Вы понимаете, что поведение горстки перепуганных солдат было вызвано именно этим злосчастным совпадением. Все это весьма прискорбно и могло бы повлечь за собой очень серьезные осложнения.

Я не могу удержаться от улыбки, слушая, как Комиссарио развивает передо мной официально принятую версию. Он избегает моего взгляда, быть может, оттого, что тоже боится рассмеяться.

— Итак, — подводит он итог, — несмотря на то, что ваш случай представлялся весьма серьезным, поскольку в конце концов вы стреляли в итальянских солдат…

— Простите, — возражаю я, — первый выстрел был сделан в воздух для того, чтобы напугать туземца, даже отдаленно не похожего на солдата…

— Да, да, конечно, и его превосходительству господину губернатору это известно. Ничто не заставляет усомниться в вашей искренности… Однако если бы эта история дошла до сведения министра в Риме, то наше правительство могло бы оказаться вынужденным принять в отношении вас меры, суровость или даже несправедливость которых были бы оправданы нынешним военным положением. Поэтому его превосходительство счел необходимым не придавать никакого значения вашему письму, при условии, что вы со своей стороны не будете разглашать эти факты…

— Будьте покойны, сударь, я предвидел желание губернатора и прибыл в Массауа только для того, чтобы заверить его в соблюдении тайны относительно происшествия, вызванного нерадивостью и недисциплинированностью одного из его подчиненных…

— Это прежде всего в ваших интересах, — прибавляет комиссарио, скрепляя наш щекотливый разговор печатью угрозы.

— Скорее в «наших» интересах, если вам угодно, — поправляю я его с улыбкой, — и я остаюсь вашим покорным слугой. Передайте это господину губернатору с заверением в моих лучших чувствах к прекрасной Италии, нашей латинской сестре… и т. д.

Обменявшись улыбками и комплиментами в духе официальных речей, мы расходимся растроганные, охваченные самыми сердечными и пылкими чувствами, которые обе наши страны, как известно, всегда питали друг к другу.

У меня еще остается время перед обедом навестить Тернеля, прибывшего этим утром.

Поднявшись на борт парохода, я спрашиваю у всех подряд, где мне найти капитана Тернеля. Официанты в белых перчатках и дипломатичный метрдотель тщетно пытаются его разыскать, хотя он явно на борту… Наконец китайский бой, к которому обратились в последнюю очередь, морщит лоб с двусмысленным смешком:

— Господин и госпожа, обе запереться ванная уже час.

Метрдотель воздевает глаза к небу с сокрушенным видом.

Я посылаю осведомленного боя предупредить молодую чету через дверь, что «господин француз» ждет их в курительной комнате.

В конце концов появляется Тернель в сопровождении дамы, смущенный тем, что заставил меня столько ждать. Он пускается в разъяснения по поводу затянувшегося купания с наивной откровенностью лицеиста, не оставляющей ни малейшего сомнения в характере данной процедуры.

Дама жеманничает, краснеет и толкает его в бок со словами:

— О, Эдуард! Прекрати!..

Любовная сцена того и гляди повторится в курилке, но появление очень важного бармена пресекает эту попытку.

— Коктейль? — предлагает Тернель.

— Нет, спасибо, это слишком по-американски, я предпочитаю портвейн.

Усевшись напротив меня в позе, располагающей к откровенной беседе, он говорит: