Анри Монфрейд - Приключения в Красном море. Книга 2 [Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс]

— Решено, я возьму пример со Спиро и тоже не буду узнавать вас на улице.

Али Омар быстро разыскал Джебели, и мы возвращаемся на судно.

Я собираюсь подарить моим гостям то, что мы найдем в море, в благодарность за честь, которую они окажут мне своим посещением. Но боюсь, что мои надежды на улов не оправдаются, как это обычно случается, когда делят шкуру неубитого медведя. А что, если, не ожидая милости от природы, преподнести им оставшиеся у меня жемчужины? Самое главное, что они будут найдены у них на глазах. Для этого нужно заранее разложить жемчуг по раковинам. Думаю, что такая невинная ложь вполне простительна.

Я тотчас же посылаю двух матросов в Суэцкий порт, стенки причалов которого при отливе всегда облеплены огромными двустворчатыми раковинами. Вскоре они возвращаются с полной корзиной ракушек. Я осторожно приоткрываю их створки и кладу в них жемчуг. Теперь я уверен, что в любом случае мои гости не будут разочарованы.

В одиннадцать часов к моему причалу подходит посыльный из консульства. Он сообщает, что консул сегодня занят, очень сожалеет и просит перенести прогулку на другой день. Я отвечаю, что это возможно в любое время, а сегодня в два часа я по-прежнему жду Спиро и его друзей.

Я вздыхаю с облегчением, ибо моя совесть восстает против того, чтобы впутывать славного консула в это дело. Он показался мне таким чистым и честным человеком и оказал столь открытый и теплый прием, что недостойно было бы вводить его в заблуждение. Как же выйти из столь щекотливого положения?.. Тот, кто пускается на подобные авантюры, теряет власть над своими поступками и должен зачастую жертвовать самолюбием. Это трагедия для мыслящего самокритичного человека, и любой другой риск, даже ставящий под угрозу жизнь, не идет с ней ни в какое сравнение. Конфликт с совестью, который разрешается благодаря моей счастливой звезде, послужил мне уроком на будущее. Воспоминание о нем впоследствии неизменно помогало мне избегать двусмысленных ситуаций, ведущих в тупик, из которого можно выбраться лишь ценой потери собственного достоинства. Правда, остается еще Спиро, но это не консул, и почему-то, возможно, оттого, что у него душа ребенка, я не испытываю из-за него таких угрызений совести, как из-за дю Гардье.

Обещанная лодка прибывает с двумя арабами-гребцами. Я накупил пива, пирожных, мороженого и шампанского; после того как я заработал тридцать фунтов, я могу пожить на широкую ногу.

Вот и мои гости. Впереди, под легким зонтиком, шагает Спиро в черной куртке. На нем — соломенная шляпа, теннисные брюки, в петлице у него красуется цветок, а на лице сияет широкая улыбка, заметная за версту. За ним следуют двое молодых эфенди в фесках — таможенник и полицейский. Их сопровождают двое берберов, нагруженных множеством свертков. Я настаиваю, под предлогом соблюдения секретности, чтобы слуги остались на берегу, так как их присутствие может повредить моим планам. Спиро поддерживает меня с загадочным видом.

Гости поднимаются на борт, и «Фат-эль-Рахман» отходит от причала, волоча за собой на буксире лодку с уснувшими гребцами. На корме парусника раскинут шатер с прекрасным персидским ковром, который Спиро догадался захватить с собой.

Судно летит на всех парусах, подгоняемое попутным ветром, по спокойной воде. Я вижу большой таможенный катер, производящий досмотр прибывшего с юга парохода. Таможенники узнают эфенди, развалившегося на полуюте, и почтительно приветствуют наше судно, что наполняет меня чувством удовлетворения. То же самое происходит с катером полицейской службы.

Мы быстро удаляемся от порта. Спиро ложится в тени и проявляет поэтические наклонности: он сравнивает надутый ветром парус с крыльями бабочки, а морскую лазурь с изумрудом, восхищается полетом чаек и т. д.

Эфенди принесли с собой портативный фонограф, ибо без музыки наслаждение природой было бы неполным. Они заводят арабские песенки и подшучивают над моими матросами, которых считают дикарями, восхищаются их более чем легким одеянием (всего лишь одна набедренная повязка) и сравнивают их кожу с кожей молодых берберов. Затем все пьют пиво и курят сигареты с позолоченным мундштуком, а Фиран и двое данакильцев тем временем паясничают и изощряются в самых невероятных танцах своего края. Я ничего им не говорил, они не знают о моих планах, но, увидев, как я раскладываю по ракушкам жемчуг, поняли, что готовится какой-то розыгрыш. Они развлекают гостей по собственной воле, и увеселительная прогулка проходит на славу.